Если бы не друзья мои...

Мы получили известие, что немцы готовят наступление против нас и начнется оно десятого — пятнадцатого мая. Кроме того, Маруся, знакомая нам девушка, работавшая в городе официанткой, сообщила, что туда прибыла группа предателей, перед началом блокады их разошлют по партизанским районам.

Из всех гарнизонов потянулись немецкие колонны — пешком и на машинах, с артиллерией и танками. Лязг гусениц, гул моторов не стихали ни днем ни ночью. Едкой пылью дымилась дорога под ногами двигавшихся воинских частей. Целые дни в воздухе кружили вражеские самолеты.

Я расставил своих разведчиков на всех главных дорогах, проверял и сравнивал приходившие от них сообщения. Вывод был один — главные силы врага стягивались к Усакинским лесам.

От Силича и Коваля прибыло сообщение — бригада пока не собирается покидать эти места, а будет маневрировать в Кировском и Кличевском районах. Большую надежду, писали они, штаб возлагает на четкую работу разведчиков. Что ж, мы никогда не забывали о нашей ответственности.

Утром седьмого мая фашистский самолет сделал несколько кругов над Великой Стариной. Через минуту из облаков вынырнули три самолета, ринулись вниз и, проносясь почти над крышами домов, стали поливать деревню пулеметным огнем. Я припал к земле и что есть сил закричал заметавшимся людям:

— Не бегите!.. Ложитесь, скорее ложитесь!..

После каждого захода самолетов мы поднимались и бежали, от нас не отставали женщины и дети. Так повторялось до тех пор, пока мы не добрались до леса. Теперь они осыпали пулями лес, а село — бомбами.

Когда все стихло, мы с Чижиком и Тимохиным, захватив перевязочный материал, отправились назад в село. Всюду были выбиты стекла, множество домов полностью уничтожено.

На дороге среди села мне предстала страшная картина — девочка лет пяти, обливаясь кровью, несла на руках маленького братишку, а следом, держась за ее плечо, шла мать этих детей, Катя Бурунова, раненная в глаза.

— Катя! — закричал я. — Чижик отведет тебя с детьми в лес и сделает вам перевязки.

В избу, где жила Катя, попала бомба. У самого окна зияла глубокая воронка, полстены было напрочь вырвано, в середине избы на полу лежала мать Кати, Карпиха, разорванная пополам, как если бы ее перепилили. Меня охватил ужас.

— Идемте, — тянул меня за руку Тимохин, — ей мы уже ничем не поможем.

В соседней избе вокруг раненной в голову Степанихи собрались все семеро детей. Мужа ее, Степана Орлова, немцы повесили год назад. Дрожащими руками стал я перевязывать ей рану, как мне казалось, не очень опасную.

— Что будет с моими детьми, — стонала она, — кто их пожалеет, если я помру или останусь калекой?

— Ты будешь жить, — успокаивал я ее.

В третьей хате был ранен осколками в живот десятимесячный ребенок, он умер на руках у матери.

К исходу дня мы подъехали к деревне, где с небольшим партизанским подразделением расположился Боровский. Из-за кустов неожиданно прозвучал возглас:

— Стой! Ни с места!

Нерусский акцент удивил нас, и мы потребовали, чтобы часовой первым назвал пароль.

— Один ко мне, остальным остаться на месте! — раздалось в ответ.

Вслед за тем послышался лязг затвора — часовой приготовился стрелять. Я направился к нему. На посту стоял новоприбывший партизан, грузин. Он объяснил свою чрезвычайную строгость:

— Сколько на свете водится чертей, все они таскаются по этой дороге… Одного шпиона я уже задержал, он немец, правда в гражданском, но немец: мой напарник прочитал в его документах, что он фон… забыл фамилию, черт…

— Где же твой напарник? — строго перебил я его.

— Я же вам рассказываю, что шпиона задержал, вот он и повел его к командиру.

Боровского я на месте не застал. Он на рассвете уехал проводить собрания крестьян по деревням. В хате его дожидался задержанный — высокий, широкоплечий мужчина, богатырь с виду. При виде меня он поднялся.

— Добрый вечер, фон Ренцель.

— Добрый вечер, добрый вечер.

Мы крепко пожали друг другу руки.

Сидевшие за столом партизаны изумленно переглянулись.

Советский военный инженер Ренцель, раненный, попал в плен, где ему благодаря прекрасному знанию немецкого языка удалось выдать себя за некоего фон Ренцеля. В городе он работал главным инженером завода и, сколько мог, вредил оккупантам. В последнее время за ним начали следить, и он был вынужден уйти из города. О предстоящем его приходе мы были предупреждены.

Вернулся Боровский.

Ренцель сообщил много интересных новостей, подтвердил также наши сведения о готовящейся немцами блокаде.

— В лагере вас ждет много работы, — сказал Боровский инженеру.

По пути в лагерь Боровский, узнав, что немцы из городецкого гарнизона отправились в Киров за продуктами, устроил засаду. Три десятка гитлеровцев были убиты, а бургомистр взят в плен. Наши захватили винтовки, два пулемета и несколько автоматов.

Партизаны уже углубились в лес, когда их нагнал вооруженный немецкий солдат, Заметивший его подрывник Березко выстрелил в воздух. Все остановились. Немца мгновенно окружили партизаны. Он и не собирался сопротивляться.

— Зачем пришел сюда? — обратился к нему Боровский.

Немец ни слова по-русски не понимал, пришлось вмешаться Ренцелю.