Если бы не друзья мои...

Он дрожал.

— Живо!

— Больше тысячи…

— Сколько?

Он повторил.

— Врет, — решил Боровский.

Привели еще одного немца, на этот раз офицера. Я задал ему тот же вопрос и получил тот же ответ.

Что ж, мы громим крупную воинскую часть, — тем полнее наша радость!

Пленные недоумевали:

— Что это? Линия фронта придвинулась? Вы красноармейцы?

В большом доме засела группа гитлеровцев с пулеметом. Погибло уже три партизана, а их сопротивление еще не сломлено. Николай Корбуш мал ростом и проворен, словно кошка.

— Вы обстреливайте дверь и два окна, а я подберусь к третьему.

В окно полетели две гранаты — раздался взрыв, за ним другой. Наши бросились к дому, но немцы опомнились, и их огонь снова прижал партизан к земле.

То, что дальше произошло, было настолько невероятно, что мы не поверили собственным глазам: вслед за своими гранатами Корбуш вспрыгнул на подоконник, направил автомат на находившихся внутри фашистов и крикнул:

— Оружие сложить, а самим освободить помещение!

Те повиновались. Двух спрятавшихся в доме гитлеровцев настиг огонь его автомата.

Пора уходить из села, оставаться здесь дольше бессмысленно и опасно — с минуты на минуту к немцам может прийти подмога, и тогда силы станут слишком неравными. К тому же, чтобы вести такой интенсивный и продолжительный бой, нужны боеприпасы, а их у нас не так уж много.

Боровский снова подал сигнал — ракета, взлетая, рассыпалась в воздухе снопом разноцветных искр, ее у нас называют «метелочкой».

Уже в лесу мы догнали наших раненых, на подводах везли убитых. За одной из них шагал, опустив голову, Сергей Федорович Полещук — сегодня он потерял единственного сына.

Связные спешили в лагерь сообщить о результатах операции. Прибыв на место, мы застали поздравление секретаря подпольного обкома партии.

Наши летчики развязали нам руки. Каждую ночь они привозят взрывчатку, оружие, патроны, а увозят раненых, детей, стариков.

Взрывчатый материал у нас есть. Часто подумываю я: «Возобновить бы рельсовую войну…»

Немцы ничто так не охраняли, как железные дороги и мосты. Специальные бронепоезда, оберегая пути, курсировали туда и обратно; доты и посты, рвы и заграждения из колючей проволоки тянулись вдоль железных дорог. По ночам то вовсе прекращалось движение поездов, то составы двигались очень медленно, а впереди локомотивов прицеплялись пустые платформы. Вблизи путей вырубались деревья, устраивались засады, но ничто не спасало гитлеровцев от острого глаза и беспощадных рук партизана.

Были такого рода диверсионные операции, в которых принимали участие решительно все партизаны. Да, это была рельсовая война. Везде, где только находились партизаны, в одну и ту же ночь, в один и тот же час и минуту к линии железной дороги подползали люди. У каждого наготове взрывные шашки. Эти шашки подкладывались под рельсы, подпирались камнем потяжелее, и тогда подавался сигнал: «Поджигай!» Пока догорали шнуры, все успевали отбежать.

Земля содрогалась от взрывов.

Первая такая массовая операция была для фашистов настолько неожиданной, что даже в крупных городах вызвала невероятную панику. Немцы долго не могли прийти в себя, не могли понять, что же, собственно, произошло. Они были вынуждены снять параллельные железнодорожные линии в других странах и везти их к нам, в Белоруссию. Покуда они прокладывали новые рельсы, партизаны взорвали шпалопропиточный завод. Теперь уже немцы ощущали недостаток в шпалах.

Думается, начни мы нашу партизанскую деятельность с первых же дней такими операциями, рельсов не хватило бы и для самой Германии.

Железнодорожной линией Бобруйск — Могилев немцы вовсе не пользовались. Не помогли им ни специальные гарнизоны, ни мощные доты, ни карательные экспедиции — здесь мы были хозяевами.

Очень часто в наших руках находилось шоссе Бобруйск — Могилев, — не проходило дня, чтобы на нем не подрывались вражеские машины. А когда мы перебрались в зимние лагеря, километрах в пятидесяти от дороги, один наш батальон дежурил здесь постоянно, каждый раз на новом месте минировал дорогу, устраивал засады. И партизаны возобновили рельсовую войну.

В операции и на этот раз приняли участие все без исключения. Нам предстояло взорвать железную дорогу на участке недалеко от Шклова.

Стоял июнь, а холодней было, чем в апреле. Сутками непрерывно шли дожди, дули порывистые ветры, и все же мы проходили ежедневно не меньше пятидесяти километров, многие — из последних сил, но никто не отставал.

Серьезную тревогу внушало всем нам то, что много километров придется пройти полем: если даже останемся незамеченными по пути туда, вражеская авиация будет нас разыскивать здесь после операции, а замаскироваться в поле такому большому числу людей невозможно. С Большой земли нам по радио передали: «В случае необходимости вас будут сопровождать наши самолеты». Слова «в случае необходимости» несколько удивили. Как же иначе? Разве фашисты дадут нам безнаказанно уйти? Но мы успокоили себя: на Большой земле заботятся о нас не меньше, чем мы сами.