Если бы они могли говорить

— Вечерами такие мысли лезут в голову, — продолжал дядюшка Митуш, словно не слыша слов Аго. — Я вот все спрашиваю себя: куда мы денемся, когда помрем? Что с нами будет? Почему камень живет тысячи лет, а человеческий век так краток? Почему? Вот и смотришь вверх, и спрашиваешь, и спрашиваешь… И будто оттуда кто-то на тебя смотрит, а ничего не говорит. Молчит. А ты все думаешь и удивляешься…

Он умолк. Все трое молчали, ничего не говоря. И дядюшка Митуш продолжил:

— Я потому хочу побывать в селе. Живых там у меня уже никого не осталось, все померли. А так — словом добрым помянуть, свечку поставить — и то легче. Схожу я, душа просит. Вот в понедельник и отправляюсь.

— А? Что? — вскинулся Марин, но тут же уронил голову и заснул. Аго тоже похрапывал. Митуш зябко повел плечами, поплотнее укутался и снова устремил взор на звезды.

С некоторых пор все в поместье подшучивали над Митушем. Заявив о своем твердом намерении наведаться в родное село, он все откладывал поездку и стал притчей во языцех. Васил не верил, что Митуш решится поехать: он настолько привык постоянно видеть его в поместье, что представить себе не мог, как это Митуш уедет.

Митуш пришел в поместье еще молодым О нем было известно, что один за другим умерли его двое детей, затем скончалась и его жена. Частенько видели Митуша, выходящим из конюшни с красными глазами — как у пьяного или как у человека, который недавно плакал. Поговаривали, что на душе у него какой-то грех, неспроста померли его близкие, дети, а потому он и заливал горе ракией. Но хозяев не интересовало состояние души слуг, для них было важно то, как они работают. С годами Митуш успокоился, стал тихим, кротким, таким, каким его знали сейчас, работал за троих, и этого было достаточно.

Настал понедельник, о котором говорил Митуш, но он снова никуда не поехал.

— Смотри, как мало снопов осталось уложить, — сказал ему Васил. — И без тебя управимся. Поезжай.

Но и на этот раз у Митуша нашлась причина: не мог же он поехать в старой одежде. Он позвал Петра Джумалию из Сарнено, известного сельского портняжку. Петр поселился в комнатке при конюшне и начал шить новую одежду для Митуша. А Митуш снова повеселел — может, не столько из-за новой одежды, сколько из-за того, что ему вновь удалось отложить поездку. Днем он, как молодой, крутился возле молотилки, и был самым грязным и черным от пыли. Вечером они с Марином и Аго устраивались среди снопов, смотрели на звезды и разговаривали, разговаривали…

Однажды рядом что-то захрустело: один вол подошел совсем близко, выдернул из снопа колосок и принялся жевать. Аго поднялся и погнал его. Послышались звуки ударов.

— Зачем скотину бьешь? — сказал сердито Митуш, когда Аго вернулся. — Ударить скотину — все равно, что ребенка ударить. Ведь он не понимает, не знает, а ты его научи. Зачем же его бить, ведь и у него душа есть. Если бы скотина могла говорить, она была бы вроде нас с тобой. А может, даже лучше. Ведь животные все, все понимают, только что говорить не могут. Ведь это тяжко — ударишь его — а оно молчит, болит у него что-то — оно молчит, резать начнут — оно и тогда молчит… Горю ихнему конца и краю не видать…

— А чего он ест из снопов, пусть идет да пасется, — огрызнулся Аго.

— Эх, Аго… Подумаешь, съел немного… Учись уважать скотину, вот я чего тебе скажу.

Дядюшка Митуш умолк. В темно-синей глубине неба, словно на дне колодца, мерцали звезды.

— В тех местах, где я родился, — снова начал Митуш, — волов называют ангелами. Ни одна молодица дорогу волу не перейдет: подождет, пока вол пройдет, а уж она следом за ним. А коли случится, что сдохнет вол, так и мяса его не едят.

— Мне б его, — отозвался Аго, — такой колбасы наделаю, пальчики оближешь…

— Эх, Аго, Аго… Ведь они — наши меньшие братья. Вроде нас трудятся и, как мы, умирают. Вот так-то…

Петр Джумалия сшил Митушу новую одежду, но тот опять нашел причину: погода не была подходящей, пусть распогодится, вот тогда и ехать можно. И действительно, пошли дожди, молотьбу пришлось приостановить. И снова оживился дядюшка Митуш, стал давать указания, что да почему, да как за скотиной смотреть, когда его здесь не будет…

А однажды в дождь Аго и Митуш сидели под балконом. Из хозяйского дома вышел Васил. Хмурый, кислый — таким он бывал, когда погода портилась и нельзя было работать. А у входа в конюшню лежал большой продолговатый камень. Он остался от прежней лестницы, и уже несколько месяцев валялся на поляне.

— Почему не уберете этот камень? — накинулся на них Васил. — Сколько раз вам повторять, чтоб убрали? Разве тут ему место?

Чтобы поднять камень, нужны были усилия не менее четырех человек, но Митуш ни слова не сказал Василу. Вдвоем с Аго они поднатужились и с трудом доволокли этот камень до стены дома. Даже подложили под него с двух сторон по небольшому камешку, и получилось что-то вроде скамейки. На нее и уселся Митуш отдохнуть, когда они кончили.