Если бы они могли говорить

В это время появляется Галунка с решетом в руках. Она еще и рта не успевает раскрыть, как со всех сторон к ней бросаются куры. Они несутся, спотыкаясь, наскакивая друг на друга, словно им грозит какая-то опасность. Через минуту вокруг Галунки образуется густая пестрая куча, которая кудахчет и постоянно меняется в размерах. В эту кучу и бросает Галунка горсть за горстью просо, которое сыплется золотыми струями. Какая-то курица вдруг сильно вскрикивает и подлетает кверху — это ее клюнула рассерженная соседка. Другие взъерошенные принимаются драться. Галунка длинной палкой водворяет порядок среди этого голодного и беспокойного народца — постукивает по спинам задир, отнимающих зерно у других, слишком жадных, не пускающих вперед слабых и маленьких. Но вот она замирает, словно забывая о курах. Просо и без того кончилось, но Галунка, продолжая держать руку в решете, улыбаясь, смотрит на серую уточку, стоящую с выводком в сторонке. Уточка, как куропатка, обсыпана темно-красными крапинками на спине, а на шее у нее белое ожерелье. Вокруг нее, точно жучки, копошатся маленькие утята, черные, с желтыми отметинками, клювики у них ровно лопатки.

Серая уточка — любимица Галунки. Утки редко высиживают потомство, обычно их яйца подкладывают наседкам, но серая уточка сама вывела своих утят — и от этого Галунка любит ее еще больше. Никто не видел, как она выводила птенцов, — гнездо она устроила в самом глухом уголке сада, под дувалом, в самой гуще зарослей крапивы. Босому трудно туда добраться, потому как там была свалка, на которую выбрасывали ржавые железные банки, осколки стекла, к тому же поговаривали, что там водятся змеи. И в один прекрасный день серая уточка вывела оттуда своих детей.

Галунка бросила палку и перестала обращать внимание на кур. Она вынула из решета черепок от разбитой глиняной миски, где намешала отрубей, и стала понемножку бросать их утиному выводку. Как черные жучки забегали, засуетились юркие, ловкие, голодные утята, набрасываясь на отруби. Они нисколько не боялись Галунку, к тому же голод делал их еще более бесстрашными. Их мать стояла в сторонке, наблюдая за детьми и мягко, хрипловато крякая. Даже если бы хотела, она все равно не могла убежать и оставить своих малышей.

— Иди сюда, трусиха такая, чего ты дрожишь… — ласково выговаривала ей Галунка. — Уф, какая дикарка… Ненормальная какая-то…

Утка и впрямь очень походила на дикую — пестренькая, чистенькая, с вытянутой вперед головкой, казалось, будто она в любой момент готова взлететь. Недоверчивая, красивая, но сердце материнское, мягкое, нежное.

«Совсем как у людей, — думала Галунка. — Вон сколько девушек считают неспособными создать дом и семью, а все потому что они озорницы и шутить любят, веселые, зато потом становятся самыми лучшими хозяйками, самыми преданными матерями».

Именно такой была серая утка, и потому Галунка особенно ее любила. Налюбовавшись ею, вытряхнув в траву все отруби, Галунка, все так же улыбаясь, направилась к дому. И только теперь заметила, что там, где клевали куры, чисто — ни проса, ни кур. Все они разбрелись по двору, по саду, вышли и в поле. И только гусь мирно сидел под акацией и смотрел на погреб. Его внимательный взгляд напомнил Галунке, что она собиралась сделать еще одно дело. Она оставила решето на лестнице и вошла в погреб. Гусь поднялся и вытянул шею. Из темного проема погреба долетел далекий зов гусыни. Гусь ответил на него еще более пронзительным криком, поднял лапу, подержал ее в воздухе и снова опустил на землю. На пороге показалась белая, в пепельных пятнах гусыня. Она насиживала в погребе. Гусыня бросилась к гусю и стала гоготать, словно рассказывая что-то, гусь ответил ей радостным бормотаньем. Потом они повернулись и, покачиваясь один подле другого, вперевалку двинулись по двору. Галунка вынесла им кукурузные зерна, они вдвоем поклевали. Вернее насыщалась гусыня, а гусь, довольный, не спускал с нее глаз. Потом они снова гуляли по двору, оживленно о чем-то переговариваясь.

Так они прохаживались вместе, пока гусыня отдыхала… Потом Галунка снова отнесла ее в погреб и заперла дверь. Глухо, издалека доносился время от времени крик гусыни, гусь отвечал на него и, как-то глупо уставившись на дверь, вновь замирал на одном месте. Потом отправлялся бродить по двору, но шел лениво, покачиваясь, словно пьяный, нехотя обрывал стебельки трав и снова продолжал прогулку. И вдруг замирал, прислушиваясь: не зовет ли кто, и бегом возвращался на свое место под акацией. Так он провел время до вечера, и на другой день. Он попробовал все способы подремать: и на одной ноге, и сидя на земле, повернув назад голову, и зарыв голову в перья на груди. Он дожидался часа, когда Галунка накормит кур, порадуется встрече с дикой уткой, а потом выпустит погулять гусыню. И они снова побродят вместе и поговорят…