Если бы они могли говорить

Василена накрыла на стол — время было обеденное. Все расселись по местам. Захари вдруг тоже развеселился, разговорился, даже выразил сожаление, что не прихватил с собой бутыль с вином. Он хотел послать Аго в корчму, но Велико решительно воспротивился этому. Зато взял в руки гармонь, заиграл и запел. У него был прекрасный голос, когда он пел, откидывал голову назад, взметывая буйные волосы, а потом низко приникал лицом к гармони и слушал. Захари совсем осмелел, даже стал посматривать на Василену. А она глядела прямо перед собой.

— Ну, погуляли и хватит! — решительно сказал Велико, собрав гармонь. — Зимний день короток, скоро совсем стемнеет. Пора вам в путь собираться.

Не было принято говорить такое гостям, но Велико сказал, что думал. Захари встал и надел шубу. Аго пошел запрягать коней. И спустя немного времени снаружи донесся звон бубенчиков — словно птички какие-то запели, защебетали, — сани были готовы.

— Ну, прощайте! — обернувшись сказал Захари.

— Прощай! — сдержанно ответила Василена.

Велико вместе с Захари вышел из дома. Сани действительно были готовы, но Аго вместо того, чтобы держать лошадей, сидел у двери хлева, подперев голову рукой, и сердито смотрел прямо перед собой. Лицо его было хмурым.

— Давай, Аго, поехали! — сказал Захари.

— Вставай, Аго, а то скоро стемнеет, — проговорил и Велико. — Вставай, выводи сани…

— Никуда я не поеду, — сердито вымолвил Аго, продолжая хмуриться. — Тут и останусь. Чем другим служить, вам буду служить, бай Велико. В поместье не вернусь… Не хочу и не поеду…

Захари вскипел и двинулся прямо к Аго. Он даже пошарил глазами, ища кнут, но увидел, что Василена стоит на пороге и прислушивается. Вдруг Захари понял, почему Аго хочет остаться, и неожиданно миролюбиво сказал:

— Ладно, Аго, как хочешь. Оставайся, коли так…

Захари уселся и взял в руки поводья. Отдохнувшие кони легко тронулись с места, сани понеслись по дороге, бубенчики запели. Пушистый снег заглушал топот копыт, кони шли галопом, связки звоночков, прикрепленные по бокам, призывно звенели. Сани быстро исчезли в белой круговерти.

Довольный Аго немедля принялся за работу, как будто всегда служил у Велико. Переменил животным подстилку — Велико держал два коня и несколько коров, чисто подмел пол в хлеву, вынес мусор. Посвистывая, натаскал соломы. А когда Василена заглянула в раскрытую дверь хлева и что-то ему сказала, Аго весело рассмеялся своим гортанным смехом.

К вечеру небо просветлело, но снег продолжал идти. Со стороны поля послышался звон бубенчиков, и из мглы вынырнули кони Захари — стройные, высокие серые кони, которые мчались галопом, вздымая снежную пыль. Сани влетели во двор и остановились. Захари спрыгнул на землю. Теперь он был совсем другим — веселым, улыбающимся.

— Вы что думаете, я ездил в поместье? Как бы не так, в Пчеларово я был, чтобы купить вот это! — и он показал бутылку коньяка. — Не могу я уехать, не угостив друга, который обогрел меня и накормил. Велико, люблю тебя… Возьми, выпей!

Велико не стал отказываться. Принял бутылку из рук Захари. И, жалея больше коней, пригласил его войти в дом, а Аго крикнул, чтобы тот присматривал за санями.

— Я не задержусь, — сказал Захари. — Свари мне, Василена, кофе, только чтобы был горьким, потому что-на душе у меня муторно… — Он уселся на подушку, протянутую ему Василеной, и продолжил: — Василена сварит кофе своему прежнему господину… Э, работа не трудная… Немного крепкого кофе, а то голова что-то кружится.

В комнате было по-прежнему тепло. Белые стены, белая печурка, в углу несколько икон, за одну из них заткнут сухой стебелек базилика. Высокая, стройная черноокая Василена с белым, слегка округлившимся лицом ходит по комнате. Захари смотрит на нее, улыбается, отяжелевшая голова падает на грудь. «Как прекрасна Василена, — думает он. — Как здесь уютно, хорошо! Зачем мне отсюда уезжать? Куда? Если бы я мог здесь остаться, как Аго…»

Он совсем не слушает, что говорит ему Велико, и заявляет:

— Аго — хитрец… хитрец, поверь мне, — повторяет он и усмехается. — Аго зна-ает, что делает…

Велико внимательно смотрит на него и, кажется, понимает, что Захари имеет в виду. Но Захари не дает ему рассердиться и заставляет его взять в руки гармонь. Велико заиграл и тут Захари растрогался:

— Интересно, есть песня про человека, который женился на женщине с деньгами? И о том, как он страдает и мучается, как грешный дьявол из-за своей глупости, из-за проклятого приданого! Спой мне, браток, такую песню, если ты ее знаешь! А я послушаю. Жалобную песню мне спой, жалобную!

Он вздохнул и взял в руки бутылку коньяка. Отпил немного, украдкой, исподлобья посмотрел на Василену, потом опустил голову, и из глаз его выкатились две слезы. Улыбаясь в пьяном блаженстве, он говорил как бы самому себе:

— Аго хитрец. Аго знает, что делает…

Снаружи донеслись голоса. Аго прокричал, что из поместья прибыл посыльный. И действительно, в комнату вошел Марин. На нем была пастушья накидка, вся обсыпанная снегом, усы и бородка заиндевели.