Читаем Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре полностью

Я также держал пчел, очарованный их социальным поведением и архитектурным развитием. Все началось как школьный проект: школа помогла заказать ульи, и я получил из Италии пчелиную семью вместе с инструкциями. Я был абсолютно заворожен социальной организацией пчел и той точностью, с которой они научились возводить свои структуры. В современном пчеловодстве пчелам дают небольшой оттиск воска, но это всего лишь контур гексагональных ячеек – пчелы самостоятельно строят стены сот из выделяемого ими самими воска. Пчелы не примут восковые соты, созданные машиной, – такая архитектура для них недостаточно точна. В те времена я не мыслил категориями архитектуры и не думал о процессе создания материальной конструкции. Гораздо позже я узнал о геометрии, плотной упаковке, платоновых телах и других полезных идеях. Тогда мне просто нравилось пчеловодство.

Еще один школьный проект имел долгосрочные последствия: нам дали задание, связанное с идеей использования сил природы. Все должны были разработать проект. Мы с моим другом Майклом Силигом, который впоследствии тоже стал архитектором, сделали огромную модель, взяв за основу старую дверь размером приблизительно 0,9×2,4 м. Поверхность покрыли глиной и гипсом. Мы создали горы с водопадами и расписали ландшафт, чтобы он выглядел реалистично. Потом мы добавили гидроэлектрические установки и ветряные мельницы для производства электричества. Модель весила тонну. Родителям пришлось нанять грузовик, чтобы привезти ее в школу. Но модель стала сенсацией. Я до сих пор с увлечением работаю в макетной мастерской в офисе – к счастью, мы используем более легкие материалы, чем глина и гипс.

Наконец, когда я думаю о том, что оказало на меня влияние – какие семена гораздо позже дали всходы в виде моей страсти и профессии, – невозможно забыть о моем родном доме. Я родился в трехэтажном модернистском многоквартирном доме. Наша квартира с маленьким балконом занимала второй этаж. Общей лестницей пользовались несколько семей. Когда мне было десять, мы переехали в район на склоне горы, ближе к вершине. Мы жили на третьем, последнем этаже многоквартирного дома на склоне, и в нашу квартиру можно было попасть по мосту из сада; поскольку здание находилось на холме, у каждого этажа был отдельный вход. Из нашей квартиры открывался великолепный вид на город, и в нашем распоряжении была целая крыша, чтобы им наслаждаться.

Моя церемония бар-мицва[3] состоялась на этой крыше в июле 1951 года. Это были времена экономии – на иврите она называлась tzena, – но нашей семье было намного легче благодаря посылкам с фруктами, мясными консервами и другими деликатесами, которые приходили от моих дядей из Ирландии. В 1951 году Ирландия казалась мне страной изобилия – по одному этому можно судить о том, какой была повседневная жизнь в Израиле в те времена.


1951 г., мне исполнилось тринадцать. Наш дом повлиял на мои более поздние представления о том, каким может и должен быть дом


Квартира в доме на склоне расширила мой идеальный образ «родного дома», который дополнялся каждый раз, когда мы бывали в гостях у моей тети, Рене Ситтон, и ее мужа Джозефа, заместителя директора Англо-Палестинского банка. Они жили на вилле на вершине горы Кармель. В доме имелся гараж на улице и огороженный стенами сад с дорожками. Дом, расположенный почти на самой вершине отлогого склона, был одноэтажным, из каждой комнаты открывался вид на пышный зеленый сад и на море внизу. Вскоре я стал считать, что дом моей тети – само совершенство.

Со временем, когда мне было двадцать с небольшим, в моем представлении сложился образ идеального дома, и эти идеи родом из моего детства. Я пришел к выводу, что дом должен иметь собственную территорию – частную и четко определенную, пусть даже маленькую. В нем обязательно должен быть сад, или внутренний дворик, или какая-то иная форма внешнего пространства – переходная зона, создающая связь между закрытым миром внутри дома и миром снаружи. Желательно, чтобы из дома открывался какой-нибудь вид – не обязательно на побережье Амальфи или Гранд-Титон, это может быть вид на сельскую местность, на деревья, на воду, или даже на соседние здания, если они красивы и гармоничны. Много лет спустя все это будет отражено в концепции Habitat.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза