Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре

Нас с Ниной связывала с Дэвидом Райнхартом незабываемая и глубокая дружба. Дэвид был, можно сказать, членом семьи. Помимо прочего, я надеялся поехать с Дэвидом в Индию, чтобы контролировать строительство Индийского института управления, и взять с собой Нину и Тааль. Но судьба распорядилась иначе. В начале 1963 года в Филадельфию приехал Сэнди ван Гинкель, который вернулся в мою жизнь с новостями: Монреаль планирует принять всемирную выставку. Намеченный срок – 1967 год. Ван Гинкель будет отвечать за подготовку генерального плана. Он спросил, вернусь ли я в Монреаль, чтобы возглавить команду, ответственную за разработку.

Пример наивности: сделанный мной в 1963 г. план города для палестинских беженцев, предполагавшийся к строительству рядом с пирамидами Гизы в Египте

Глава 3 Мир Habitat

Перешагнув отметку в полвека: Habitat’67 в Монреале в наше время

Под руководством Луиса Кана я погрузился в мир, тесно связанный с концепцией зданий, а также с ремеслом строительства. Под ремеслом я подразумеваю, что, помимо пространственного представления о том, как будет выглядеть здание, ты понимаешь и разрабатываешь процесс его возведения с учетом материалов, изготовления и сборки конструкции. Без такого погружения, пусть и недолгого, я никогда не смог бы возглавить группу молодых, не имеющих опыта архитекторов и реализовать проект Habitat’67, который теперь признан одним из наиболее трудных и технически инновационных объектов строительства своего времени.

Кан не был особенно рад тому, что я уезжаю из Филадельфии. И ему не очень понравилось, когда через полгода после отъезда я пригласил Августа Коменданта работать со мной над проектом Habitat’67. Комендант был проектировщиком строительных конструкций для большинства искусных проектов Луиса Кана, созданных им из бетона: лабораторий медицинских исследований Ричардса в Пенсильванском университете, Института биологических исследований имени Дж. Солка в Ла-Хойе и, позднее, Художественного музея Кимбелла в Форт-Уэрте, Техас.

В августе 1963 года наша семья сняла квартиру рядом с Университетом Мак-Гилла, в районе, который называли студенческим гетто. Ниже по улице нашим соседом был Леонард Коэн, тоже выпускник Уэстмаунта. Писатель Мордехай Рихлер жил на другой стороне кампуса. Монреаль бурно развивался, и в городе царило возбуждение по поводу «Экспо-67» – никто не называл это мероприятие его официальным названием «Всемирная выставка 1967 года». Волнение вызывало и то обстоятельство, что выставка была приурочена к столетию существования Канады как государства. Это был период неопределенности, как раз перед тем, как сепаратистские настроения начали серьезно сотрясать политику провинции Квебек, хотя брожение в сообществе канадцев французского происхождения уже ощущалось. Мэр Монреаля Жан Драпо был лидером со стороны французов и главной силой в развитии города. Драпо, лысеющий господин с темными усами и в массивных очках, культивировал образ популиста, и он действительно им был, хотя и имел склонность к дорогим вещам. «Уолт Дисней и Аль Капоне в одном» – так его называли. Монреаль был двуязычным городом двух культур, но в то время смешения в основном не было: англичане жили в западной части, а французы – в восточной. Город по-прежнему выполнял функции финансового и корпоративного центра Канады, которые сейчас преимущественно сместились к Торонто.

Жизнь в Монреале в начале 1960-х была волнующей, и казалось, что подготовка и планирование «Экспо-67» касаются всех и вся. Монреаль стал походить на водопой в джунглях, место, где безопасно собираются все виды животных, поскольку проектировать здания для выставки приехали знаменитые архитекторы со всего мира – Фрай Отто из Германии, Бакминстер Фуллер из США.