Если бы ты был здесь

Когда я возвращаюсь на парковку перед домом престарелых, пожилой мужчина сидит в своем автомобиле с открытыми окнами и ест сэндвич. Я заказываю такси и, пока жду своей машины, неловко улыбаюсь ему.

– Хорошо провели время? – спрашивает он.

– Да. А вы?

Он кивает:

– Я Генри.

– Диана.

– У моей жены болезнь белого вещества. – Генри постукивает себя по голове, как бы поясняя, что данное заболевание имеет какое-то отношение к мозгу. С другой стороны, болезни всех пациентов в этом центре так или иначе связаны с мозгом. Болезнь Альцгеймера поражает серое вещество, а не белое, но результат тот же. – Она помнит только три слова. – Он откусывает кусок от сэндвича, проглатывает его, а после расплывается в улыбке. – Но это самые важные для меня слова.

На улице постоянно слышны звуки сирен «скорой помощи». Происходит это так часто, что вскоре они превращаются в белый шум.

Посреди ночи я просыпаюсь, переворачиваюсь на другой бок и понимаю, что Финна рядом нет. Мне приходится окончательно проснуться, чтобы вспомнить, работает ли он сегодня в ночную смену. Трудно различать время, когда каждый день похож на предыдущий как две капли воды.

Но нет, я точно помню, как мы почистили зубы и легли спать. Нахмурившись, я встаю с кровати и бреду в темноте в гостиную, тихонько зовя Финна по имени.

Он сидит на диване. Его силуэт четко различим в лунном свете, плечи опущены, словно он Атлант, несущий на них всю тяжесть мира. Глаза Финна зажмурены, а руки плотно прижаты к ушам.

Он смотрит на меня. На носу – синяки от маски, под глазами – глубокие тени.

– Пусть они замолчат, – шепчет он, и только в это мгновение я различаю наконец вой очередной «скорой помощи», мчащейся наперегонки со временем.

Сеанс с психологом, доктором ДеСантос, как и все остальное сейчас, проходит в Zoom. Ее рекомендовали Финну как хорошего специалиста, и, очевидно, именно из-за него она назначила мне встречу так быстро. Я спрашиваю Финна, откуда он ее знает, и кончики его ушей заливаются краской.

– Ее прислали в помощь ординаторам и интернам, – признается он, – потому что у многих случались срывы во время смен.

Финн, как всегда, на работе, но на сей раз я этому даже рада. Я не рассказала ему о своей поездке к матери, так как полагала, что он расстроится, узнав о моей очередной вылазке из дома. Поэтому я убедила себя, что лучше ничего ему не говорить.

Кажется, теперь я могу убедить себя практически в чем угодно.

– Судя по вашему описанию, – говорит доктор ДеСантос, – похоже на психоз.

Я только что закончила свой рассказ о Галапагосах. Его начало было сбивчивым, но потом мне удалось расслабиться и самозабвенно поведать ей обо всем, когда стало понятно, что психолог не собирается меня прерывать.

– Психоз? – повторяю я. – Но я не сумасшедшая.

– Тогда сильное расстройство сна, – уточняет она. – Почему бы нам не назвать ваши сны… руминацией?

Я слегка разочарована. Руминация. Пережевывание мыслей. Как пережевывание жвачки коровой.

– Это не было сном, – повторяю я. – Во сне обычно можно проходить сквозь стены, летать, оживать после смерти или дышать под водой, как русалка. У меня же все было на сто процентов реалистично.

– Вы были на острове… на котором прежде никогда не были… и жили у местных жителей, – резюмирует психолог. – Звучит заманчиво. Когда дело доходит до защиты от боли, которую мы могли бы испытать, наш разум подчас вытворяет удивительные вещи…

– Это был не просто отпуск. Я находилась в коме в течение пяти дней, но в моей голове прошло несколько месяцев. Я засыпала и просыпалась десятки раз в одном и том же месте, в одной и той же постели, на одном и том же острове. Это не было… галлюцинацией. Это было моей реальностью.

Доктор ДеСантос поджимает губы.

– Давайте придерживаться этой реальности, – советует мне, делая ударение на слове «этой».

– Этой реальности. – Я делаю ударение на последнем слове. – А как насчет того, что только кажется реальным? Я потеряла десять дней своей жизни, а когда наконец пришла в себя, оказалось, что мы не должны приближаться друг к другу меньше чем на шесть футов и мыть руки по двадцать раз на дню. Оказалось, что я потеряла работу. Оказалось, что больше нет ни спорта, ни кино, границы закрыты, и каждый раз, когда мой молодой человек идет на работу, он рискует заразиться этим вирусом и закончить… – Я осекаюсь.

– Закончить?.. – переспрашивает психолог.

– Как я, – договариваю я.

Доктор ДеСантос понимающе кивает:

– Не вы одна страдаете ПТСР. Доктор Колсон упомянул, что вы работаете в «Сотбисе».

– Работала, – поправляю я. – Меня сократили.

– Значит, вы знаете, что такое сюрреализм.