Если бы ты был здесь

Прежде чем я успеваю ответить, лицо Родни исчезает с экрана телефона. Какое-то время камеру Родни трясет, а когда картинка наконец замирает, рядом с ним оказывается женщина, очень похожая на Кьяру, только более взрослая и более уставшая.

– Это она? – спрашивает Рианна.

– Здравствуйте, – нерешительно отзываюсь я, чувствуя себя загнанной в угол.

– Родни рассказывал о тебе, – кивает женщина. – Болеть короной – полный отстой. Я работаю в центре для людей с проблемами в развитии и потеряла двоих пациентов из-за ковида.

– Мне очень жаль. – Меня вновь накрывает чувство вины за то, что я выжила, а они – нет.

– В свободное от работы время, – как ни в чем не бывало продолжает Рианна, – я ясновидящая.

Она говорит это так просто и уверенно, словно в том, чтобы быть ясновидящей, нет ничего особенного. Как если бы вы сказали, что у вас рыжие волосы или что вы страдаете непереносимостью лактозы.

– Родни говорит, ты чувствуешь себя не в своей тарелке, потому что разрываешься между двумя жизнями.

Про себя я обещаю свернуть Родни башку.

– Э-э-э… Ну… я бы не сказала, что меня прямо разрывает, – уточняю я. – Но с другой стороны, я действительно чуть не умерла.

– Никаких «чуть не», – возражает Рианна. – В этом-то и проблема.

Я не могу сдержать смешка:

– Уверяю вас, я очень даже жива.

– Допустим, но что, если смерть – это не конец, о котором тебе твердили в детстве? Что, если время похоже на ткань, причем на столь длинный ее кусок, что не видно ни его начала, ни конца? – Рианна ненадолго замолкает. – Может быть, в момент смерти человека эта ткань сжимается в каком-то одном месте так плотно, что сам процесс похож на укол булавкой. Возможно, именно в этот момент человек попадает в новую реальность. Новый стежок на ткани времени, иначе говоря.

Я чувствую, как мое сердце начинает биться чаще.

– Эта новая реальность разворачивается для тебя в привычном темпе, но оказывается вшита в ткань времени. То, что тебе казалось месяцами, здесь заняло считаные дни, потому что, опять же, время сжалось в ту минуту, когда ты покинула ту, другую, жизнь.

– Я не очень понимаю, что все это значит.

– Ты и не должна все это понимать, – заверяет меня Рианна. – Большинство жизней заканчиваются и сжимаются в крошечную дырочку, и начинается совершенно новое существование, новая нить, которая тянется, пока не закончится и вновь не сконденсируется в стежок на ткани. В твоем случае игла соскочила. Для тебя смерть не была стежком. Она была вуалью. Тебе удалось заглянуть за нее и увидеть то, что находится по другую сторону.

Я представляю себе вселенную, задрапированную прозрачной тканью миллионов жизней, переплетенных между собой. Я размышляю об иголках, которые могли бы на мгновение сшить мою нить с нитью Финна, мою нить с нитью Габриэля. Я размышляю о неисчислимых ярдах этого тканого полотна, черного как ночь, каждое волокно которого – это отдельная жизнь. В одной из них я – специалист по искусству. В другой – застрявший на острове турист. Версий может быть бесконечное множество: в одной из них я изобретаю лекарство от рака, в другой – падаю в бою; в третьей – рожаю дюжину детей, разбиваю чье-то сердце, умираю молодой.

– Мы не знаем, что такое реальность, – продолжает Рианна. – Мы только притворяемся, что знаем, потому что так создается видимость контроля над ситуацией. – Она смотрит на меня с экрана телефона и вдруг начинает смеяться. – Ты думаешь, я сумасшедшая?

– Нет, – быстро отвечаю я.

– Можешь мне не верить, – отзывается Рианна. – Просто помни, что и другой стороне верить тоже не обязательно. – Она пожимает плечами. – Да, кстати, для тебя та история еще не закончилась.

– Что это значит?

– Откуда ж мне знать? Я просто транслирую полученное сообщение, я не сама его придумала. – Рианна смотрит куда-то влево. – Например, прямо сейчас вселенная велит мне сменить Кьяре подгузник, пока вонь не стерла нас всех с лица земли, как астероид.

Рианна протягивает телефон Родни, который появляется на моем экране и приподнимает одну бровь, как бы говоря: «Вот видишь!», потом свободной рукой поднимает игрушечную чашку и провозглашает:

– А это чай.

Когда я навещаю маму в «Гринс», то всегда беру с собой ланч и еще кое-какую еду. Я не могу передать маме ничего съестного, потому что посетителей в дом престарелых по-прежнему не пускают, но булочка с корицей или кусочек тыквенного хлеба предназначены для Генри, визиты которого к собственной супруге всегда совпадают с моими визитами к маме, какой бы день недели ни был на календаре. Я также всегда оставляю что-нибудь вкусненькое у входной двери для персонала центра с запиской, в которой благодарю их за заботу о пациентах.

Я беру с собой плед и расстилаю его на лужайке перед верандой моей мамы. Я звоню ей, она берет трубку, и каждый раз я задаю ей один и тот же вопрос:

– Сегодня такой чудесный день! Не хочешь выйти на веранду? Я уже тут.