Если бы ты был здесь

– Она не лжет, Беатрис, – говорит Габриэль, возникая в пространстве между мной и своей дочерью.

У него на поясе завязана узлом альпинистская веревка – связующее звено между нами и верхним миром. Она натянута до предела и кажется слишком тонкой, чтобы выдержать его вес. Если она оборвется, Габриэлю будет не за что уцепиться – он находится на одинаковом удалении от наших с Беатрис лестниц.

– Иногда такое случается, когда… любишь кого-то, – тихо продолжает он. – Никому из нас не дано выбирать, в кого влюбиться.

У меня перехватывает дыхание. Он говорит о нас с ним? О Беатрис и Ане Марии? О своей бывшей жене?

Габриэль пытается балансировать, переступая ногами по скользкой стене туннеля. Он движется в сторону Беатрис, но делает это крайне осторожно, чтобы не спугнуть дочь и не спровоцировать на что-то ужасное.

– Тебе было бы намного лучше без меня. – Слова Беатрис перемежаются резкими всхлипами. – Как и всем остальным.

Габриэль качает головой:

– Ты не одна, даже если тебе кажется иначе. Я тоже не хочу быть один. – Габриэль задерживает дыхание, а затем выдыхает: – Я не могу потерять еще и тебя.

Он протягивает ей руку.

Беатрис не двигается с места.

– Ты меня совсем не знаешь. Ты не знаешь, какая я на самом деле, – говорит она приглушенным от стыда голосом.

Их дыхание кружит, отдаваясь эхом.

– Я знаю, – отвечает Габриэль. – Ты моя дочь. Только это имеет значение. Кем ты являешься… или не являешься помимо этого, совершенно не важно.

Он протягивает руку в пустоту.

На полпути она встречается с рукой Беатрис. В следующее мгновение Габриэль заключает дочку в объятия и крепко привязывает к себе веревками. Он шепчет ей что-то на ухо на испанском. Беатрис цепляется за плечи отца, прерывисто дыша.

Все втроем мы начинаем медленно двигаться к свету.

Следующие несколько часов проносятся как в тумане. Мы берем Беатрис к Абуэле, потому что Габриэль не хочет оставлять дочь одну на ферме, пока провожает меня. Абуэла заливается слезами при виде Беатрис и начинает суетиться вокруг нее. Беатрис тоже плачет, молчит и кажется смущенной. Габриэль уделяет ей максимум своего внимания и энергии, как и положено отцу.

В какой-то момент я выскальзываю из дома Абуэлы и иду в свою квартиру. Я забираюсь на невысокую стену, отделяющую мой внутренний дворик от пляжа. Этой семье надо дать время залечить свои раны, а потому мне там не место.

Но…

Я тут же начинаю задаваться вопросом: а где же оно, собственно, мое место?

Я думаю об открытках в ящике комода, которые так и не были отправлены. О том, что я хотела бы поведать Финну. О том, что никогда ему не скажу.

Не знаю, сколько времени я просидела на невысокой стене, но солнце успевает почти опуститься за горизонт, а океан – отступить, оставив на песке длинную цепочку сокровищ: морские звезды, отливающие перламутром раковины и водоросли, похожие на спутанные волосы русалок.

Я чувствую приближение Габриэля еще до того, как он сообщает о своем присутствии. Пространство меняется, когда в нем появляется Габриэль. Воздух становится будто наэлектризованным. Габриэль останавливается недалеко от того места, где сижу я, и устремляет взгляд на оранжевую линию горизонта.

Я киваю в знак приветствия и спрашиваю:

– Как она?

– Спит. – Он делает шаг вперед.

Его волосы развеваются на ветру, который своим дуновением как бы тоже приветствует Габриэля в своих владениях.

Габриэль садится рядом со мной, подтянув одну ногу к подбородку и положив на нее руку.

– Я подумал, тебе хотелось бы знать, что с ней все в порядке.

– Так и было, – отвечаю я. – В смысле, так и есть.

– Мы с ней поговорили, – нерешительно признается Габриэль.

– О… школе? – спрашиваю я, но на самом деле имею в виду Ану Марию.

– Обо всем, – отзывается он, переводя взгляд на меня. – Я хотел бы эту ночь провести с ней. – На его щеках появляется подобие румянца. – Мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто…

– Да я и не думала…

– Не то что я не хочу…

Мы оба замолкаем.

– Ты отличный отец, Габриэль, – тихонько говорю я. – Ты всегда защищаешь тех, кто тебе дорог. Ни на секунду в этом не сомневайся.

Он принимает комплимент как-то неловко, отводя глаза.

– Ты знаешь, ведь это я ее так назвал, – внезапно признается он. – Луз хотела дать ей имя в честь героини какого-то сериала, но я настоял на Беатрис. Как будто знал, чем все обернется.

– Что ты имеешь в виду?

– Беатриче – так звали возлюбленную Данте. Мысли о ней помогли поэту пройти ад и чистилище. Так и я: всякий раз, когда жизнь становится невыносима, моя Беатрис вытаскивает меня из болота обратно, к свету.

Его слова отзываются такой нежностью и трепетом внутри меня, но вместо того, чтобы прислушаться к себе, я пытаюсь разрядить обстановку.

– Я просто шокирована.

– Тем, что я назвал ее Беатрис?

– Тем, что ты читал «Божественную комедию».

Губы Габриэля расплываются в слабой улыбке.

– Ты еще так многого обо мне не знаешь. – В его словах я слышу нотку печали, потому что мы оба понимаем: узнать друг друга получше нам не суждено.

Он поднимается и закрывает от меня океан, затем берет мое лицо в свои ладони и целует меня в лоб.