Если бы ты любила мечтать...(СИ)

Ты трёшь загоревшееся от вспоминаний лицо. Всё всплывает в памяти — как прижималась к парню, ёрзала на его коленях, дёргала мешающуюся рубашку и шептала дикие пошлости. Да-а-а, сама тоже хороша, как ни оправдывай себя, мол, пьяна и влюблена. Интимный, ценный подарок, ага. Если бы не звонок, кто знает, может, и до отеля не пришлось бы идти. Одарила бы Чонгука по полной, так сказать, не отходя от кассы. Сама бы разложила его на диванчике, впустила в себя и каталась, как на том самом жеребце.

— Матерь Божья, какое позорище! — ты брыкаешься, ногами взбивая одеяло и простыню, и встаёшь, забив на нездоровье. Шаркаешь в ванную, как девяностолетняя бабка.

Обжигающе горячая вода смывает похмелье и чужой запах. Упираешься в кафель рукой, второй ведёшь себя по груди, по талии, по мягкому животу. Как твоё тело вчера чувствовалось? Так же, как тебе сейчас? На груди можно бы и побольше, а на животе чуть-чуть бы подтянуть. Бёдра хочется чуть поуже, а попу немного покруглее. Ничего катастрофического, но жалкие «чуть-чуть» и «немного» травят и без того отвратительное настроение.

— Нашла, когда расстраиваться. Надо было вчера думать и не лезть к идеальному айдолу на колени, — шепчешь, закрыв глаза. Струи душа чертят по щекам, по губам мокрые полосы. Так похожи на слёзы. Ведь вчера Чонгук хватался за тебя, ласкал так, словно никого красивее в руках не держал…

Нигде не будешь регистрироваться, чётко понимаешь ты. И писать не будешь. Оставишь всё себе, от первого его взгляда и до последнего вздоха в шею. И злиться не будешь, и ныть тоже. Было и было. Было прекрасно, было ужасно, на этом история точно заканчивается. Вещей Чонгука у тебя больше нет, а его подарки тебе не нужны.

Горячий душ смывает вчерашний вечер. А ещё он отменно прячет сегодняшние слёзы. Но они последние.

Точно-преточно.

Наверняка.

Наверное.

Но это не факт. Совсем не факт.

— Онни! — в комнату, где ты лежишь, укрывшись с головой, шумным ураганчиком врывается Машка. — Телефон не теряла? Я зашла домой, а он в сумке на пороге гудит и гудит. И номер незнакомый.

— Откуда знаешь, что номер незнакомый? — омертвев под одеялом, с угрозой тянешь ты. — Ма-а-аш?

— Как я могу не знать, если вот он, телефон, в руке!

Подскакиваешь, резко скинув одеяло. Догадка, что любопытная Машка сейчас вытворит, торопит тебя, как регбиста сбить цель тараном. Не ошибаешься, но и не успеваешь. Под твой злобный вопль «не смей» подружка показывает язык, швыряет сумку на свою кровать и падает туда же. Ты бежишь босиком, сбивая ногу об угол компьютерного стола, разгоняешься до крейсерской скорости, но куда там. Наш пострел везде поспел. Её звонкое «Алло, Смольный на проводе» раздаётся ровно в тот миг, когда ты приземляешься рядом с ней. Попытка выхватить из рук мобильник проваливается, толком не начавшись — звонкий Машкин смех клубится по комнате, когда ей отвечают удивлённым «Что? Что такое Смольный?»

Ты наваливаешься на Машку и замираешь, в полном раздрае оттого, что узнала голос. Сейчас она узнает его тоже, и тебе придёт писец. Не тот писец, который белый и пушистый. Писец полный, знатный и окончательный. Как будто мало того пиСца, который с тобой приключился. Надо, чтобы по самые помидоры припушило этим самым пиСцом, чтобы жизнь мёдом не казалась.

Подружка, меж тем, курлыкает в трубку, услышав на той стороне невидимого провода приятный мужской голос. Охает, когда её называют на русский манер Машей, и веселится, когда ей отвечают: «Я понял, Смольный — это такая русская шутка».

Она тычется локтем, изображает и бровями, и носом, и всеми частями лица, что по окончанию разговора тебя ждёт препарация на живую. С мельчайшими подробностями о милом парне, знающем тонкости вашей дружбы. И, кажется, не узнаёт, кто именно с ней разговаривает. Ты сигнализируешь обратно, и руками, и зверским оскалом ответную пантомиму: ведёшь пальцем по горлу, «ЗАРЭЖУ», показываешь кулак и машешь перед носом, мол нет, тебя, нет. Убежала, упала, умерла! И прячешь красное лицо в ладони. Ещё посмотрим, что и кого ожидает после разговора. Какого фига она отвечает на чужие звонки? Ух и задашь ты ей трёпку. Наглая любопытная морда. Но не сейчас, сейчас ты не шевельнёшься и даже не пикнешь, чтобы не выдать себя.

Но когда она начинает диктовать ваш адрес, степень твоего потрясения проламывает потолок квартиры и взмывает в стратосферу. Ты по-новой изображаешь молчаливо-гневные пляски, но Маша только хихикает и прощается. Ты не моргая смотришь на неё. Сейчас порвёшь её, как тузик — грелку. Или нет. Ты срочно собираешь вещи и первым самолётом летишь в Россию. Потому что подружка за Чонгука порвёт тебя.

— Маша… — произносишь онемевшими губами. — Что ты творишь? Что он сказал? Почему диктуешь наш адрес незнакомому человеку?

— Кому это незнакомому, а? — прищуривается она, и ты хватаешься за сердце. Всё-таки узнала!

Мычишь задушено, а та продолжает допытываться, наступает словесно: