Если бы ты любила мечтать...(СИ)

Поцелуи мокрые, хлюпающие, по-пьяному пошлые и жадные. Потрясающие. Тебя так никто не целовал. Твою дрожь ловят руками, всем горячим телом, собирают губами — ты уже сидишь сверху, оседлав чужие бедра. Всё морок. Чонгук — порнушное сновидение. Можно делать с ним всё, на что фантазии хватает. Ведь происходящее нереально, утром он исчезнет, а ты вздохнешь, вспомнив приятный сон, и продолжишь жить обычно.

— Блядь, ты просто оживший мираж, фантом, таких как ты не существует. Откуда взялся, сучий потрох, — хрипишь и жмёшься уже сама, трогаешь хаотически, ненасытно. Разъезжаешься ладонями по живому, гудящему, как транформаторная будка, телу. Пуговицы на его рубашке трещат под твоим напором.

— Что? Скажи ещё раз… — рычат тебе в ухо, проезжаясь влажным росчерком языка по раковине.

— Я никогда так себя не вела, что ты со мной делаешь… — продолжаешь горячечно шептать и перебираешь волосы на затылке. Они мягкие, упругие, как ты и запомнила. Натягиваешь чёрные пряди пальцами. Бёдра сводит, острый приступ похоти заставляет содрогнуться, ведь Чонгук поддаётся: задирает голову и подставляет шею. Ты лижешь соль в ямке между ключиц, дёргаешь ворот в попытке добраться до смуглой мокрой кожи. Облизала бы всего, без зазрения совести. Его вкус шипит пузырьками на языке.

— Хочу, хочу, блядь, тебя…

— Скажи ещё… Звучит, как озвучка порно…

— Что? — пьяно морщишься ты, не отрываясь от шеи.

— Ты явно сейчас пошлишь, — вибрирует смешком под губами чужое горло.

Может быть, ты сейчас сама не своя.

Мыслей нет. Стыда нет. И оправданий тоже нет. По венам бьётся вскипевшая кровь, кожа на шее и груди горит засосами. Детали мозаики то распадаются, то собираются обратно: твоя рубашка расстегнута сверху и снизу, держится на одной пуговице, мягкий, совсем без пресса, белый живот открыт взглядам и нежным пальцам, меж расставленных ног дыбится бугром мужская ширинка. Тебя хватают за бока и притирают туда, проезжаются жёсткостью по сердцевине — ощущения, как по оголенным нервам.

Ты словно в скоростном поезде, летящем в пропасть. Свистит в ушах и спирает дыхание. Воздуха мало, приходится делиться им рот в рот. Спасение двух жизней, когда отдаёшь и забираешь каждый ценный долгожданный вздох.

Какое-то помутнение рассудка.

Крыша окончательно кренится— ты тянешь руки к ремню, дёргаешь упрямую пряжку. И вздрагиваешь от незнакомой трели телефона.

— Менеджер звонит. Подожди, я отпрошусь… Здесь недалеко есть отель… Пойдём туда… — просительно, с всхлипами выстанывает Чонгук тебе в плечо.

На тебя словно обрушивается поток ледяного душа. Сердце в последний раз трепыхается в груди, а потом останавливается.

— Нет… — замираешь ты, пока тебя двигают ближе к коленям, чтобы дотянуться до телефона.

Чонгук молчит, слышит ли вообще? Дышит тебе в шею, не глядя шарит рукой по столу.

— Нет… — говоришь громче.

Искусанные, болезненно натёртые губы болят. Бёдра под тобой сдвигаются к краю дивана, снова толкаются в тебя. Ты костенеешь от ужаса. Ширинка топорщится между твоих ног, трётся о джинсовый пах. Но теперь стыдно. И больно. Сейчас он найдёт телефон, и сердце твоё рассыпется окончательно.

— Нет! — отпихиваешься, сползаешь на негнущихся ногах. Пятишься, пытаясь одновременно и застегнуться, и пригладить волосы, и натянуть на лицо невозмутимую маску. Всклокоченный Чонгук встаёт следом за тобой. В руках у него трезвонящий телефон.

— Что «нет»? — спрашивает он, сумрачно разглядывая тебя. — Почему?

— Мне надо идти, — торопливо хватаешь сумку и игнорируешь пакет с логотипом. Не надо. Не хочешь. Пусть оставит себе.

— Подожди, давай поговорим! Останься… — произносит он, и губы у него тоже закусанные, болезненно-алые, рубашка перекошенная, выдернутая из-под пояса джинс. Твоих рук дело. Боже…

Ни за что не останешься. Ты чуть-чуть не попала под поезд с именем Чонгук. Тебя чуть не раскатали на диванчике в комнатушке караоке. И это дикий позор.

— Мне действительно надо идти. У меня… кошка заболела, — тараторишь, хватаешь куртку с вешалки и пулей вылетаешь в коридор.

Руки не попадают в рукава, но надо скрыть расхристанную рубашку. Подступающая истерика кроет вдоль и поперёк, ты с трудом запахиваешь полы куртки. И бежишь, бежишь на выход, как будто за тобой гонится дьявол.

Торопишься мимо дядьки на ресепшене и обмираешь про себя. Какая ты глупая — бессмысленно бежать. Ведь Чонгук никогда не рванёт за тобой следом. Но ты не рассуждаешь. Выскакиваешь в темноту ночного Хондэ, путаешься в толпе гуляющих — спрятаться в ней проще простого. Где-то в сумке дрожит телефон, настойчиво гудит по жёсткой ткани, и надо его найти, вызвать такси. Дом манит тишиной и одиночеством, Машки нет, ночует у каких-то корейских родственников. А ещё там есть подушка, в которой утонут горькие слезы. Но сейчас, сейчас, ещё пять минут. Ты останавливаешься посреди людей, обходящих тебя равнодушно, и прячешь дрожащие губы в темноту ладоней.

====== Ты больше не хочешь с ним встречаться... ======