Если бы ты любила мечтать...(СИ)

Этим сейчас и занимается — гоняет по сковороде с самгёпсалем последние кусочки мяса. Забытый микрофон сиротливо лежит между пустых тарелок. Чонгук — упрямый парень, доедает всё, ничего не оставляет врагу. А перед этим раз десять убедился, что ты сыта на неделю вперёд.

Пытаешься прокрутить в голове его слова, но это так сложно. Убавленный до минимума свет, тихий бубнеж телевизора, полный желудок и патокой текущий по венам яблочный соджу навевают на тебя дремоту.

— Чо-о-а-а ты скзал? — пробуешь ты уточнить, борясь с зевком.

— Бетховен, Бонапарт, симфония. — Речитативом у Чонгука лучше выходит, без пауз и иков. Как-то понятнее, что ли.

И тебя осеняет.

— Ах, ды-ы-а-а… Я ж слшаю тлько клс-с-сичскую музку…

Спинка дивана в буераках и впадинах — совсем не предназначена для укладывания пьяных голов. Ты, поелозив на ней, выпрямляешься.

Не такого ты ждала вечера, не такого. Непонятно, чего именно ты ожидала. Но, оказывается, горланить песни в караоке — весело и забавно, и неважно, что тебе сибирский таёжный медведь на ухо наступил. Смешно и беспалевно стало после того, как стеснение улетучилось, провожаемое полными рюмками соджу и ненавязчивой поддержкой Чонгука. Вы натанцевались, наелись и, без сомнения, напились, распевая в промежутках корейский трот, Цоя, модные попсовые песни и, естественно, Ленинград, его старые песни — что-то там про офис и вэ-вэ-вэ эс-пэ-бэ. Сплошной калейдоскоп рюмок алкоголя, песен в микрофон, еды и аплодисментов. Ты отбила руки, хлопая, сорвала голос и поплакала на особенно щемящих моментах песен о любви, чем донельзя умилила Чонгука, перепевшего тебе, кажется, весь имеющийся у него арсенал любовной лирики. Сидишь теперь с красным носом, с опухшими глазами (проверила в зеркальце), нетрезвая и оглушённая. Грустная и счастливая, и грустно-счастливая от накативших эмоций.

Ведь не важно, что пьяное сердце от каждой песни, пропетой низким голосом и только тебе, разбивалось на каждой нежной ноте. Совсем немного, по краешку: тут скол, там трещинка, здесь щербинка. В этой жизни каждую свою песню Чонгук дарит фанатам, в другой жизни он посвятит их девушке, в которую влюблён, а сегодня вы застряли меж двух миров, где нет фанатов и нет любви. А есть только ты. Не фанатеющая, но почти влюблённая.

Смотришь, уже не смущаясь. Он совершенный — с выверенными углами и чёткими линиями — нетипичный продукт корейской поп-музыки. Мальчик-мужчина ест, мурлыкает незнакомую нежную мелодию, и ты почти с трезвой ясностью понимаешь: в него невозможно не влюбиться. И это трагедия, которую ещё предстоит переосмыслить. Хорошо и приятно влюбиться в образ Чонгука из BTS. В груду мышц, в круглые глаза, в красивый голос. Смотришь видяшки, ждёшь камбеки и клипы, покупаешь мерч и ходишь на концерты. Ничто не мешает найти парня, начать с ним встречаться и выйти замуж, одновременно лелея мечты о недоступном айдоле. И какая же жопа, влюбиться в него реального. В смех, в заусенцы и мозоли на пальцах, в зажившие следы прыщиков. В запах, свойственный ему.

Ты стонешь сквозь зубы и обещаешь подумать об этом завтра. На трезвую голову. Подумать и забыть. Ага.

Телевизор, приглушенный до невнятного бубнёжа, затягивает что-то знакомое. Переводишь затуманенный взгляд на череду ярких кадров на экране. И радуешься, как ребенок.

— Смтри! — толкаешь Чонгука локтем. Недовольно мычишь и повторяешь уже медленнее: — Нчего себе. Вшу маму и там, и тут передают. До чего тхника дошла!

Хихикаешь над собственной шуткой. У тебя даже получилось сказать, не скомкала половину букв.

Чонгук лениво переводит взгляд на клип, кажется, Idol (спасибо Машке, просвящала, можно сказать, насильно). Но восторга увиденное не вызывает, он невесело хмыкает и возвращается к тарелке.

— Я уже привык. Мое лицо смотрит на меня отовсюду: из каждого телевизора, с рекламных стендов и билбордов, — равнодушно жмёт плечами Чонгук. — Вагоны метро, станции, автобусы — везде я. Открываю холодильник, и оттуда сам на себя смотрю. Бр-р-р…

Он морщится и складывает в рот последний кусочек свиной брюшинки. Отодвигает тарелку и отваливается от стола, сытым жестом поправляя ремень под клетчатым полотном рубашки.

Ты бессознательно прослеживаешь движение и, вздохнув, ложишься щекой на стол. Голова тяжелая, пушечное ядро, так и пытается куда-нибудь прислониться.

— Кажется, я понимаю, о чём ты говришь, — тщательно и вдумчиво выговариваешь слова, хотя, Боже, как же это сложно, они пулеметной очередью стремятся покинуть рот, — Благдаря Мшке, я частнько ем или пью чт-то с твоим избражением. Витаминки там, молочко… И знашь, это неправильно! Касаться так тебя губами!

Пьяное возмущение взбалтывается внутри, когда понимаешь, что миллион корейцев сию минуту делают то самое. Разве так можно? Чонгук не заслужил того, чтобы его изображение на упаковке молочка облизала какая-нибудь старая аджума.

Фу. Ты кривишься, представив на минуту мерзопакостную картину. Надо закрыть глаза, чтобы быстрее пропали картинки. А когда открываешь — улыбающийся Чонгук непозволительно близко.