– А я ухожу! – кричу я в ответ. – Потому что знаешь что? Нельзя вот так взять и появиться в моей жизни с опозданием в восемнадцать лет, а потом указывать мне, что делать.
Мама округляет глаза.
– Да как ты смеешь…
– Как я смею что? Говорить правду? Обвинять тебя в том, что ты не могла контролировать? – Я выплевываю одно слово за другим. – Я не виню тебя в том, что ты болела, мама. Я все понимаю. Мне очень жаль, что после моего рождения твоя жизнь превратилась в кошмар.
– На самом деле все гораздо сложнее…
– Так давай все упростим. Ты не можешь родить ребенка, а потом сознательно удалиться из его жизни. И уж точно не можешь внезапно в нее вернуться.
– Что тут происходит? – доносится до нас папин голос со второго этажа.
– Я пыталась изо всех сил, – говорит мама сквозь слезы.
– Я тоже. Я находила себе дом в других местах, с другими людьми.
– Мэл, – произносит она. Это не вопрос, а обвинение. Теперь я знаю наверняка, что она переживала из-за того, сколько времени я провожу в доме Коэнов. И все же этого оказалось недостаточно, чтобы заставить ее за меня сражаться. Правда, теперь она, по всей видимости, здесь, с нами. Меня злит то, что она ведет себя так, словно никогда не пропадала.
– Да,
– Джесси! – строго восклицает папа, спускаясь по ступенькам. – Прекрати сейчас же.
Я смеюсь.
– И с чего это люди, которым всегда было плевать на мою жизнь, вдруг стали так чертовски ко мне внимательны?
– Мне никогда не было на тебя плевать, – дрожащим голосом говорит мама. – Я тебя любила. Ты же знала об этом!
– Ты так думаешь? – интересуюсь я. – А ты хоть раз сделала что-нибудь, чтобы показать мне свою любовь? Ты вообще
Я поражаю сама себя: я выкрикиваю каждое слово все громче и громче. Я никогда не думала, что мы когда-нибудь станем это обсуждать. Как вместить восемнадцать лет жизни в один разговор?
– Я продолжала жить, – тихо говорит мама. – Я просыпалась каждое утро и доживала до вечера.
Она качает головой.
– Теперь я понимаю, что нужно было давно обратиться за помощью. Я была такой упрямой, и я ненавижу себя за это каждый день. Просто в моей семье… понимаешь, мои родители считали депрессию не болезнью, а просто слабостью. Я думала, что должна бороться с ней сама.
– Что ты называешь борьбой? – спрашиваю я. – Ты лежала в кровати бо́льшую часть моей жизни.
Мама бросает на папу отчаянный взгляд.
– Я сделала много ошибок, Джесси. Но сейчас я пытаюсь их исправить. Я знаю, ты сама видишь, какой путь я прошла за эти пару месяцев. Лечение нужно продолжать, но мне уже гораздо лучше. Теперь все будет иначе.
– Слишком поздно. – Я слышу свой голос как будто со стороны. Делаю шаг назад и взбегаю по ступенькам мимо отца.
– Давай поговорим об этом? – просит мама срывающимся голосом.
Но для этого уже тоже слишком поздно. Мы не разговаривали все эти семнадцать лет. Мы не разговаривали в прошлом году, кода мама начала лечение и в ней стали происходить крохотные изменения. Мы не разговаривали, когда она снова слегла в постель несколько недель назад. Мы
Я несусь по коридору, пока не оказываюсь в своей комнате.
Захлопываю за собой дверь и падаю на кровать лицом вниз.
Из моих глаз льются непрошеные слезы. Я плачу обо всем, что потеряла, и обо всем, чего у меня никогда не было. Две семьи. Два дома. Два брата. Мои лучшие друзья.
Мэл.
Я все потеряла, но самое печальное в том, что я не уверена, могла ли я хоть когда-то называть все это своим.
Я принюхиваюсь к одежде, надеясь, что она еще сохранила запах Люка, который я так люблю. Но она ничем не пахнет; я остаюсь совершенно одна.
21
– Прости, что не перезвонила, – говорю я, вспомнив про три пропущенных звонка на своем телефоне.
– Ничего страшного, – холодно отвечает она. – Видимо, ты была занята.
– Да, мы с Люком вчера весь день готовили сюрприз…
Уиллоу жестом останавливает меня.
– Честно, Джесси, все нормально. Тебе не нужно ничего мне объяснять. Не нужно ничего рассказывать о своей жизни.
Горькие нотки в ее голосе меня удивляют. Я знаю, что должна была позвонить ей в пятницу после вечеринки, но я была немного занята другими вещами.
– Уиллз, да ладно тебе, – говорю я и кладу ладонь ей на плечо.
Она стряхивает мою руку.
– Нет, да ладно
– Но я ее правда люблю, – неубедительно говорю я.
– Внимание, барабанная дробь – в Техасе, откуда я приехала, все ее любят! Расскажи мне что-нибудь по-настоящему важное!