Если герой приходит

Ночь с Гефестом была отвратительна. Хромой урод кинулся на Афину прямо в кузнице, едва она переступила порог. Ни слова, ни жеста, ни приглашения возлечь на ложе. Вино? Нектар? Амброзия? Ласковая беседа? Учтивое обхождение?! Нет, только напор, бешеный напор зверя. Они дрались до утра, не останавливаясь ни на миг. Проклятый калека лопался от силы. Родные стены удваивали, учетверяли его мощь. Хромота? Она не имела значения в тесноте кузни. Сверкало копье, гремел молот. Афина изнемогала. Опускались руки, дрожали колени. Неутомимость Гефеста превращалась в утес, скалу, гору; падала на плечи неподъемной тяжестью, гнула к земле. Мудрость подсказывала Афине сдаться. В конце концов, до рассвета не так уж далеко, можно потерпеть. Что Гефест может сделать такого, чего не делали другие мужчины с другими женщинами?!

Мудрости вторила военная стратегия – другая ипостась Афины. Если не можешь одолеть силой, предприми обходной маневр. Уступи, подпиши позорный мир. Отдай требуемое, вышли дань. Затаись до поры. Смейся, когда хочется вцепиться в глотку. Выиграй время, залечи раны. Собери возможности в единый кулак. Месть требует терпения. Придет и твой час, не сегодня, так через год…

Нет.

Афина не слушала мудрость, не слушала и стратегию. Она оглохла к голосу разума – впервые в жизни. Билась как смертная, до последнего. И упала ничком, едва Гефест отступил. Кузнец не обессилел, нет. Просто ночь подошла к концу, а с ней и обещание Зевса.

Потом скажут, что Афина вышла из кузни с гордо поднятой головой. Чепуха, она выползла, волоча копье. Скажут, что Гефесту так и не удалось добиться от богини желаемого. Приплетут клок шерсти, которым Афина вытерла с ноги семя насильника; превратят шерсть в дитя. Афина не опровергнет слухи, но и не подтвердит. Ни слова не слетит с ее уст, когда родня станет шушукаться – да что там! – открыто сплетничать в ее присутствии.

Мудрость и военная стратегия. Вот тут они и придут на помощь: с опозданием, но тоже ничего. Молчи, велят они, скорее забудут. А даже если и не забудут, все равно молчи. Думаешь, они чем-то лучше Гефеста? Ты не можешь так думать, ты слишком умная для этого.

Никто не знал, что сказал ей Гефест напоследок.

– Копье, – бросил он вслед изнемогшей Афине. – Твое копье. Пришли мне его, я перекую наконечник. Он выщербился о мой молот. Твое копье станет лучше прежнего.

В устах хромого бога это было равносильно признанию в любви.

⁂

Белый конь пасся на склоне горы, возле ручья. Афина следила за конем из буковой рощи. Все зря, думала богиня, кусая губы. Все будет зря, если я не укрощу Пегаса. Мой позор. Талант Гефеста. Молнии, вышедшие из-под его молота, будь он проклят. Надежды отца. Будущее Семьи. Мое будущее, в конце концов. Гефест выполнил свою часть сделки. Зевс – свою. Дело за мной, а я не знаю, с какой стороны мне зайти к этой мерзкой, этой неуловимой лошади.

Ананке, вечная Ананке[46]! Ты, кто превыше богов, мать мойр[47], Судьба и Неизбежность, чье веретено – ось миров! Чтоб ты сдохла со своей гнусной иронией! Мудрость гоняется за конем? Стратегия записалась в коногоны?! Разрабатывает план военной кампании? Представляю, как ты хохочешь сейчас, стерва Ананке. Я бы тоже посмеялась, только мне, знаешь ли, не до смеха.

Белый конь взлетел. Афина проводила его взглядом.

Эписодий пятый Сын черногривого

1 Чудеса и диковины

– Что ж ты на корабле не поплыл?

Лепешки и сыр – скромная пастушья еда – приятной тяжестью улеглись в животе. Сами мы тоже улеглись: на краю дубравы, в тенечке. Жаркие дни лета миновали, в темной зелени дубов уже начала проступать бронза, но солнце в полдень еще припекало, не жалея. Тут, на опушке, хорошо. И табун, опять же, как на ладони.

– А, Кимон?

Кимон, сын Аристида, встретился нам на дороге, ведущей на юг, из Немеи в Аргос и дальше, к морю. Мы перегоняли табун, лошади нуждались в новом пастбище. А Кимон – по его словам, он шел из самого Пилоса – нуждался в отдыхе и компании, и еще неизвестно, в чем больше. Сбитые сандалии, дубовый посох, плащ в пыли и заплатах, сделанных на скорую руку – похоже, странник действительно прошагал весь Пелопоннес из конца в конец.

Я уже знал, что странники – это бродяги, у которых есть дело, важное или пустяковое, и общие с тобой знакомые.

«Вот у кого полная котомка новостей!» – решили табунщики. Они даже не представляли, насколько правы. Кимон много где побывал: Микены, Афины, Элида, Тиринф, Скирос и Родос, Крит и Эвбея – по возможности он старался путешествовать морем. В Эфиру он тоже захаживал не впервые. Он даже звал город Эфирой, а не Коринфом, в отличие от многих чужеземцев, чем окончательно покорил и пастухов, и нас с братьями. Чего только не было в Кимоновых россказнях: пираты, штормы, дельфины, наяды, заморские диковины, беседы с мудрецами…

Ну, врал. Так ведь не все время же? Странники склонны к преувеличениям.

– Басилей Пилоса, да хранят его боги, поручил мне составить описание Пелопоннеса. В мельчайших, сказал, подробностях. Как тут управишься на корабле? Вот, иду, составляю. Самое важное – здесь…