Если я исчезну

– Я сегодня разговаривала с родителями, – говорю я на всякий случай. – Рассказала им об этом месте. Они рады за меня. Как и мой друг. – Я каждый раз теряюсь и не знаю, как называть своего бывшего мужа. «Бывший муж» звучит слишком претенциозно.

Она ставит чайник, наполняет два чайных ситечка своей заваркой. Она не торопится с чаем, а я смотрю на нее, напоминая себе, что нужно дышать.

Закончив, она приносит чай (жидкость пурпурного цвета) в белоснежных чашках с блюдцами, ставит одну передо мной, а сама садится напротив.

– Я ведь говорила тебе, – постукивая ногтями по чашке, произносит она, – не ходить туда.

На самом деле она сказала мне, что там вообще нет тропинки.

– Я нечаянно. Я заблудилась. Вы были правы, здесь легко потеряться.

Я вру, и она это знает, не может не знать. Сейчас все может пойти прахом. Из-за этой ошибки я могу остаться ни с чем, потерять тебя, свою работу, свое место здесь и шаткое понимание твоего мира. И все по собственной неосторожности. Меня переполняет чувство вины. Я подвела тебя.

Твоя мать откидывается назад и шумно выдыхает.

– Я не хотела тебе этого говорить. – Она наклоняется вперед. Под подбородком у нее вьется легкий пар. – Моя дочь… – при этих словах все поплыло у меня перед глазами: деревянные стулья, стол, документы, сложенные на столе в углу, огни над нашими головами, – была убита.

– Убита? – Я не могу в это поверить, несмотря на то что твоя мать только что произнесла это вслух. – Как? Кем?

– Бандой, – она медленно кивает, успокаивая себя, – у ручья. У того самого ручья.

– Но что вы имеете в виду под «банда»?

– Они изводили ее годами.

Ты никогда об этом не упоминала.

– Кто?

– У них был большой черный грузовик. Они одевались во все черное, носили балаклавы, – это слово показалось мне необычным, – и белые хирургические перчатки. – Кажется, будто она специально пытается помешать мне выпытать подробности. Она молчит так долго, что я думаю, что история окончена, как вдруг: – Моя дочь была прекрасной хозяйкой. Она отлично ладила с гостями, все гости ее любили. Она была самым добрым человеком. Она была моей лучшей работницей. – Она вытирает глаза, но я не вижу слез. Она не выглядит грустной, но лицо ее излучает ужас, буквально пронизано им. – Она не хотела поднимать шум, даже когда они… – она задыхается и через силу закусывает кулак, – они угрожали ей. Они преследовали ее и изводили до тех пор, пока не довели до панического страха.

Я в шоке. Я не могу поверить, что это произошло. Не могу поверить, что ты ничего мне не сказала. Все то время, что ты пыталась спасти других людей, спасать нужно было тебя. Как ты могла мне не сказать? Как ты могла держать это при себе?

– А полиция что?

– Полиция? – Ее глаза резко темнеют. – Ничего.

– Ничего?

– Она не смогла их описать, потому что их лица и руки были закрыты. – Это и удобно и невероятно одновременно. – Полиция сказала, что они ничего не могут сделать.

– Как они могли не сделать ничего? – Да, все мы знаем об ошибках полиции, о сокрытиях и сговорах, но чтобы не делать вообще ничего?

– Они сказали ей, чтобы она смирилась с этим, – выплевывает твоя мать в ответ. – Вот какая здесь полиция. Им все равно. Им нет до нас дела.

Она крепче сжимает чашку в руке.

– Это произошло. Но моя дочь сильная. Она не собиралась позволять им выгнать ее с родной земли, из своего дома, поэтому она осталась. Она отказалась носить оружие, хотя мы с Эмметтом умоляли ее. Она была такой храброй. Но они возвращались снова и снова. Они нападали на нее у ручья. Они следили за ней, когда она куда-то ездила. Прижимали ее к обочине. Она пыталась быть сильной, но их нападки не прекращались.

– Но кто они такие? – перебиваю я в замешательстве. Ощущение такое, будто твоя мать взяла твой рассказ и вывернула его наизнанку, чего я совсем не ожидала. Или, возможно, не хотела ожидать. Безликая банда? Это как-то слишком. Как-то очень уж ненатурально. Ты говорила мне, что есть цепочка: сначала муж, потом семья, потом любовник. Это главные подозреваемые. А не безликие банды в глуши, не незнакомцы без мотива. – Я не понимаю. Она должна была их знать. С чего бы им нападать именно на нее?

– Я же сказала: мы им не нравимся. Люди в городе не хотят, чтобы мы здесь жили. Никогда не хотели.

– Но почему? Почему именно она? Кто эти люди?

Она качает головой:

– Мы не знаем.

Я сжимаю ноющие руки в кулаки.

– Но это ведь маленький город. Что насчет грузовика? Она должна была узнать его. – Мне трудно поверить, что ты не заметила бы деталей, что тебя бы терроризировали и запугивали, а ты бы не знала кто. Ты – большая специалистка по преступлениям. Ты бы вывела их на чистую воду.

– Она не знала, – шипит твоя мать. Мои вопросы ее раздражают. А я не хочу обвинять жертву, мне просто нужны ответы. Просто нужно понять, как все это могло произойти, а ты мне никогда и словом об этом не обмолвилась.

– Что было дальше? – Я хватаю свою чашку, и ее тепло обжигает мне ладони.

– Они убили ее.

Меня как обухом по голове ударили. Как будто облили ледяной водой. Будто окунули в реку Кламат.