Если я король, ты будешь королевой

– В порядке? – откликнулся Кемп, пытаясь сфокусировать взгляд на вошедшем, – Со мной всё-всё-всё в порядке! Просто и-зу-ми-тельно как в порядке! Такая месть! М-м-м! Граф Беркерри корчится в гробу! Сын человека, которого он оболгал, которого он втоптал в грязь, раздел до нитки, унизил, высмеял, он всё забрал себе! Безродный забрал себе всё! Эту усадьбу, – произнёс Кемп, обводя комнату рукой, в которой была зажата недопитая бутылка, – Акции, мануфактуры, его слуг… Даже графиню! Её особенно! Она сполна расплатилась за грехи отца!.. Он пытался отобрать, но я не отдал! Нет! Не отдал!.. Как он мог?! Он, мой брат! Родная кровь! Я же заменил ему отца! Я заботился о нём! Экчери, ты же знаешь, разве я о нём не заботился? Разве я не любил его? Почему он со мной так? Нож в спину! В сердце! Предатель!

Кемп одним махом допил содержимое бутылки, которая была у него в руке, отбросил пустышку в сторону и попытался встать в кресла. Но у него ничего не получилось. Сказал повелительно:

– Подай мне вина!

Экчери подошёл к столу, налил из графина воду и подал боссу.

– Фу, какая гадость! – поморщился Кемп и отбросил стакан в сторону, – Я велел вина!

– Мистер Гамильтон! При всём уважении, Вам надо хоть немного прийти в себя. Вы не можете просидеть здесь всю ночь. А у меня не хватит сил довести Вас до кровати, пока Вы в таком состоянии.

– Т-с-с! До кровати нельзя, понял?! Там Шейла. Я ей проти…казан… Нет, проти…показан… Короче, противен я ей! Понял?

– Простите, сэр, но я ничего не понял. Вы так много всего сказали. Граф, графиня, сын, брат. Я запутался.

– Англия не пошла тебе на пользу! Твой мозг заплыл жиром!

Экчери отнюдь не жаждал знать семейные тайны мистера Гамильтона, но тому, видимо, хотелось выговориться. Он велел секретарю подать ему воды. Отпил несколько глотков, сморщился, и остатки вылил себе на голову. Вытер ладонью лицо, встряхнулся, как пёс, и начал рассказ:

– Мой отец работал управляющим делами графа Уолисса Беркерри. Работал хорошо, честно. Это он создал чугунно-железную мануфактуру. Он советовал хозяину акции каких компаний покупать, в какие ценные бумаги вкладывать деньги. И сам в них вкладывался, из своего заработка. Экономил на семье в настоящем, чтобы создать для неё счастливое будущее. Было трудно. Голодно и холодно. Но постепенно всё стало налаживаться. Отец построил дом в Гемпшире на границе с Беркширом, чтобы можно было видеться с семьёй хотя бы по выходным…

«Так вот почему он так хотел приобрести дом в Гемпшире, – понял Экчери, – Это его родительский дом!»

…Родился Бастер, и это было счастьем. Отец начал привлекать меня к работе с бумагами, знакомил с правилами функционирования биржи, делился мечтами о создании собственной фирмы, которая накроет Англию сетью железных дорог. Я чувствовал себя взрослым. Но однажды, мне было четырнадцать, всё рухнуло. Граф Беркерри обвинил отца в воровстве. Отец пытался ему доказать свою невиновность с помощью документов, но тот и слушать ничего не хотел. Отец понадеялся на суд. Понимал, что при любом раскладе, уже больше не сможет работать у графа, да и в округе тоже, но надеялся сохранить деньги, чтобы начать всё заново в другом месте. Мой наивный, честный отец… Суд, конечно же, встал на сторону графа. Постановил взыскать с отца всё его движимое и недвижимое имущество в пользу графа Беркерри. В одночасье нам стало негде жить и не на что есть. Отец предпринял последнюю попытку воззвать к жалости и милосердию, собрал нас – маму, меня, четырёхлетнего Бастера, и мы все вместе отправились к Уолиссу Беркерри в усадьбу, чтобы уговорить его не лишать семью хотя бы крыши над головой. Но из этого ничего не вышло. Граф лишь поглумился над отцом и выгнал вон. Всё происходило на моих глазах. Я всё помню, как будто это было вчера – слова, жесты, выражения лиц, тон голоса. Ничего не забыл. И никогда не забуду. И никогда не прощу.

Кемп закрыл глаза, чтобы справиться с наплывом горьких воспоминаний, которые до сих пор отзывались болью в сердце. Экчери было неловко и очень-очень странно смотреть на сильного человека, которого он считал сродни Титанам из греческой мифологии, по лицу которого текли слёзы. Но сэр Гамильтон преодолел прилив чувств и продолжил: