Если любишь (сборник)

— Я таких отговорок не принимаю. Добыть запчасти — ваша прямая обязанность. Может, вы не у нас работаете и заглянули к нам вроде бы как на гастроли? Так и скажите.

— Еще в день зачисления на работу я вас предупредил, что добывать запчасти всякими противозаконными способами не намерен. И оттого, что я на два дня отлучусь, ничего не изменится. Во всем остальном меня отлично заменит главный механик.

— У главного механика своих забот хватает. К тому же не забывайте, что государство платит вам жалованье…

— У меня и в мыслях не было ехать за казенный счет. Я прошу без сохранения содержания, пусть бухгалтерия удержит из зарплаты, — настаивал Аман.

— Ай, разве в зарплате дело! — отмахнулся директор.

— Тогда в чем же?

— В том, что вы очень уж боитесь замараться. Поймите, что без комбинаций ваша должность бессмысленна. Надо уметь изворачиваться, применяться к обстановке. Мне такие чистюли не нужны. Тоже мне, праведник нашелся…

— Могу я у вас попросить лист бумаги? — спокойно произнес Аман.

На лице директора промелькнуло удовлетворение. Не торопясь, он достал из ящика стопу писчей бумаги и небрежным жестом кинул ее на стол.

— Хватит или мало? — съязвил он. — Могу и ручку дать.

— Спасибо. Ручка у меня есть.

Когда заявление инженера с просьбой освободить его от занимаемой должности по собственному желанию оказалось в руках у директора, тот уже не скрывал своего ликования. Его хмурое морщинистое лицо разгладилось и словно посветлело.

— Что ж, вольному воля, — улыбнулся он. — Тем более что вы, едва поступили, сразу стали мне во всем перечить. Вспомните…

— Тут и вспоминать нечего, — прервал его Аман. — Когда я пришел на автобазу, вас чуть ли не ежедневно вызывали в горком и не очень-то гладили там по головке. Разве не так?

Директор молчал.

— Вам не нравились мои действия, но почему-то мы все-таки вылезли из прорыва, — продолжал инженер. — Да, я не давал спуска лодырям, и потом об этом говорилось на партактиве. Вот тут-то вы и испугались…

— Чего же мне было пугаться? — изобразил удивление директор.

— А то вы не знаете — чего? Вам пришло в голову, что я зарюсь на ваше мягкое директорское кресло. И вы решили избавиться от меня. Любым способом. Вы бы меня давно уволили, но опасались, что мой отец не потерпит несправедливости и поднимет шум. Портить отношения с Тойли Мергеном вам не хотелось — что ни говорите, человек в районе известный. Вот тогда вы и стали толкать меня на «левые» дела с запчастями…

— Клевета! — закричал вдруг директор. — Чудовищная клевета!

Чем больше кипятился директор, тем спокойнее становился Аман.

— Я бы сам хотел, чтобы это было клеветой. Но, к сожалению, это святая правда. И раз уж у нас получился такой откровенный разговор, скажу вам еще одно. Не вздумайте отыграться на моей характеристике.

— Да уж, ничего лестного там написано не будет.

— Что ж, придется обратиться за поддержкой к коллективу. У нас ведь все работники на виду и настоящую цену друг другу знают.

— Ну, ладно! — неопределенно протянул директор и написал на заявлении: «Не возражаю».

Увидав резолюцию, Аман попрощался и поспешил на улицу.

Вскоре ему удалось остановить такси. Еще находясь под впечатлением неприятного разговора, он сел рядом с водителем и задумчиво произнес:

— Теперь прямо в колхоз.

— У нас на Мургабе много колхозов, — усмехнулся таксист. — Какой-нибудь поближе или, может, наоборот, подальше?

— В «Хлопкороб».

— Так бы и сказали. К Тойли Мергену, значит?

— Да. И побыстрее…

— А что-то говорят, будто Тойли Мергена вроде бы освободили. Не знаете за что?

— Нельзя ли побыстрее?

Поняв, что с этим пассажиром разговор не получится, водитель дал газ. А когда западная граница города и переезд через железную дорогу остались позади, машина понеслась с такой скоростью, что они оказались на месте уже через пятнадцать минут вместо положенных тридцати.

— Спасибо, брат, будь здоров! — сказал Аман, расплачиваясь с таксистом. — Красиво водишь.

Из-за деревьев Аман сразу разглядел толпу возле их дома.

«Что бы это могло значить? — недоумевал он, шагая к родному порогу. — Неужели что-то случилось — отец в последнее время жаловался на сердце…»

Лица у людей были печальные. Аману даже показалось, что на глазах у колхозного кассира, коротышки Оразмамеда, блестят слезы. Только Кособокий Гайли с беспечным видом сидел на корточках в сторонке.

Не на шутку встревоженный, Аман даже позабыл поздороваться.

— Что привело вас сюда, люди добрые? — обратился он к собравшимся.

Но никто не отозвался на его вопрос, только некоторые смущенно переглянулись.

— Дядя! Почему вы молчите? — повернулся он к Гайли. — Что тут происходит?

Кособокий Гайли нехотя поднял на племянника глаза, неторопливо выпрямился, лениво потянулся, выплюнул через левое плечо табачную жвачку из-за щеки, задумчиво растер плевок носком сапога и только после этого заговорил:

— Ничего тут не происходит. Просто твой отец после того, как перестал быть председателем, уже не считает нужным вставать раньше других. Видно, решил отоспаться.

— Он здоров? — с опаской спросил Аман.

— Вряд ли найдешь здесь кого-нибудь здоровее твоего отца.