Если любишь - солги (СИ)

— Но ведь они уехали, деточка. Сто лет назад. Как дочь их сбежала, Верити, так и они следом. Сели с чемоданами в таксомобиль, будто в отпуск собрались, а через три дня на доме появилась табличка "Продаётся". Изабелла-то хоть бы попрощаться зашла! Я ведь её подругой считала. И потом ни словечка не чиркнула, представляете?

Дамзель Леклё сморгнула и всё-таки вытянула из кармана очки.

— А зачем вам Изабелла? Мы с вами встречались? Вы кого-то мне напоминаете…

Пока она прилаживала очки на нос, я буркнула "Спасибо" и поспешила вверх по улице.

Что теперь? Постучать наугад к кому-то из соседей? И снова отвечать на вопросы "А кто вы?" и "Кем вы приходитесь Войлям?" И так к вечеру пойдут слухи о странной девице, которая расспрашивает про давно уехавшую пару.

Я поднялась к началу улицы, свернула к старой водокачке. Рядом, под сенью отцветающих яблонь, в особняке красного кирпича располагалась почта. Под ногами белели опавшие лепестки. Как символы писем, не дошедших до адресата, а заодно — утраченных иллюзий.

У служащего с добродушным лицом я купила пару конвертов и спросила, как поступают с почтой, предназначенной людям, сменившим место жительства.

Пожилой сьер с щёточкой белых усов под носом казался знакомым. Должно быть, работал здесь всю жизнь, с тех времён, когда ни меня, ни моих родителей, настоящих и мнимых, ещё на свете не было.

— Если нам оставили новый адрес, пересылаем, куда сказано, — ответил старик, поправив круглые очки. — Там, на месте, корреспонденцию доставляют как заказную, под роспись, и берут плату за хлопоты. Если получатель выбыл без уведомления, продолжаем носить по указанному адресу. Обычно новые жильцы возвращают письма почтальону и мы отсылаем их отправителю, так же как посылки, бандероли и прочую невостребованную почту.

Чувства вернулись ко мне. Сердце стучало часто-часто.

— А можно узнать, приходила ли корреспонденция на имя Августа или Изабеллы Войль?

— Тех, которые жили на улице Длинной? — служащий усмехнулся. — Не удивляйтесь. Месяц с небольшим назад к нам заглядывала полиция, так что мне пришлось поднять архивы. На самом деле я плохо помню этих Войлей, они редко бывали на почте и писем почти не получали, только счета. А дочь их… Может, и заходила купить открытки или марки, но точно ничего не отправляла. Иначе у нас было бы записано. Полиция особенно интересовалась дочерью Войлей. Не знаю, что она натворила, — глаза старика блеснули, — но скажу вам то же, что сказал полицейским. Уведомлений о переезде Войли нам не делали, и почты на их имя за последние пять лет не приходило никакой.

22.2

Особняк на улице Андре встретил меня прохладным сумраком и сердитой запиской от сьера В. К. с требованием ни в коем случае не отлучаться из города.

— Иди к бесам, — я швырнула записку через плечо и рухнула в кресло, прикрыв глаза.

Пусть пишут, что хотят. Пусть приходят. Какая теперь разница?

Всю дорогу от Нида до Шафлю я чувствовала себя безмерно усталой и постаревшей на целую жизнь. По инерции заметала следы: дважды пересаживалась с дилижанса на дилижанс, потом с поезда на поезд, прекрасно зная, что все предосторожности напрасны. Старый почтовик меня раскусил, Грета Леклё тоже наверняка догадалась, кто приставал к ней с расспросами посреди улицы, мадам Химмельсберг знала моё новое имя. Прочее — дело техники.

В какой-то момент пришла фантазия, что в Шафлю меня ждёт Фалько, и я едва не выпрыгнула из вагона, чтобы мчаться в ближайший аэропорт. Но вовремя одумалась.

Никто меня не ждал. Газеты за три дня продавили внутреннюю дверцу почтового ящика и вывалились на пол. Поднимать и смотреть их не было желания.

Как там у Левиуса? "И развеялся детских мечтаний туман. Нет на свете любви, счастье — это обман".

Да, я не справедливая королева и не вижу людей насквозь. Но когда правда лежит перед носом, сверкая нагим телом, как блудница на картине Брандта, когда она ломится в душу, вышибая дверь жандармским сапогом, нельзя отвернуться и закрыть глаза. Остаётся только признать: пять лет меня водили за нос.

Раз в неделю я посылала родителям открытку, и они отвечали. Каждый год мы проводили вместе десять дней, и вечерами, сидя у гостиничного камина, они рассказывали, как жили. Подробно, с деталями, о которых говорят "нарочно не придумаешь". Не забывали и соседей, и городские сплетни. Непременно сообщали, где открылся новой магазинчик, где срубили засохшее дерево и какая синематографическая лента шла на прошлой неделе в электротеатре "Ковчег". А потом они брали чемоданы и ехали совсем в другое место, чтобы оттуда вновь отвечать на мои открытки и выдумывать небылицы о Ниде на следующий отпускной сезон.

Магия способна творить чудеса.