Если любишь - солги (СИ)

— Вы стали дерзкой, милочка. Ах да, вы же пили из источника смелости. Эта вода, как дешёвое вино, ударяет в голову. Кажется, вам море по колено. Но опьянение проходит, и вы остаётесь барахтаться среди бурных волн вдали от берега…

По человеческим меркам, она выглядела лет на тридцать пять. Холёная женщина — от тщательно уложенных волос до кончиков ногтей, покрытых неброским перламутрово-розовым лаком. И красива, красивее дочери. Ей, конечно, не составило труда вскружить голову племенному жеребцу, выбранному для продолжения рода.

— Не знала, что вы пьёте дешёвое вино, — сказала я.

Октавия улыбнулась — в глазах сверкнули морозные искры.

— Разумеется, я не убью вас. И даже не стану шантажировать жизнью любовника. Хотя вы очень к нему привязаны, не так ли? Я просто получу все ответы здесь и сейчас. Эта вещица развязывает самые тугие языки.

Узкая белая рука нырнула под столешницу и вынырнула с рубиновым сиянием в ладони. Из центра огненного круга раскручивались золотые спирали, между витками проплывали загадочные символы.

Нахлынуло странное ощущение: будто эти знаки мне знакомы, будто давно, тысячу лет назад, я умела их читать. Сейчас напрягусь и вспомню. Я же всё теперь знаю, я была у начала времён…

— А вы… не боитесь… пользоваться печатью… теперь, когда… Вдруг вами управляют через неё?

Голос стал медленными и тягучим, и такими же сделались мысли, не желавшие слагаться в слова. Палисандровый салон "фантома" превратился в сон, и как бывает во сне, моё "я" разделилось на наблюдателя и участника событий. Наблюдатель подумал: я под гипнозом, но не испугался и не удивился. А участнику это и вовсе было неважно.

Мы с Октавией Карассис стояли посреди светящегося лабиринта, в круговерти алых и малиновых вспышек, слоистого тумана и лёгких газовых струй всех оттенков красного, вьющихся, как папиросный дымок. Глаза Октавии пылали рубиновым огнём, во рту у неё были клыки, а я не могла сдвинуться с места.

Мажисьен припала к моему горлу и стала пить меня, будто сок через соломинку. Боли не было, но я чувствовала, как перетекаю в неё со всем, что было во мне хорошего и плохого, явного и тайного — и случайного, мелкого, забытого, ненужного, и самого дорогого, важного, заветного. Как всё это просеивается ситом ясного и дисциплинированного ума и отбрасывается в сторону, будто шлак, в поисках единственно ценного кусочка золотой руды.

Но на самом дне моего сознания блестело не золото — там мазутно отсвечивала чернота. Октавия Карассис бесстрашно вобрала в себя толику этой глубокой вязкой черноты — и замерла. В её кровавых зрачках отразилось недоумение, потом испуг. Октавию вывернуло наизнанку. Моё разом вернулось ко мне, а всё, что она успела скопить в себе за длинную насыщенную жизнь, самое её существо, разлетелось в разные стороны, как картечь при взрыве.

Потом видение схлопнулось. Пала тьма. Словно кто-то накрыл лампу и мотыльков над ней чёрным цилиндром фокусника.

В следующую секунду вернулся салон "фантома-люкс", моё раздвоившееся "я" воссоединилось, сонная одурь вылетела из головы. Сияние в ладони Октавии превратилось в блин мутного лилового стекла с невнятными узорами. Гранд-мажисьен глядела на диск остановившимися глазами, её красивое тонкое лицо лоснилось от пота.

Я чувствовала себя странно. Будто в меня вставили бронированную пластинку, и не в голову, как можно было ожидать, а под грудину. И я твёрдо знала, что никакая магнетическая сила, ни природная, ни машинная, не пробьётся сквозь эту преграду.

Вот что он вложил в меня своим укусом. Эолас-на-фола — тот, кто даёт знания через кровь. Или это пришло из печати? Само, припасённое наперёд прозорливой рукой. А может, всё случилось только что по прямой указке вампира, который сидел сейчас где-то, молодой, неузнанный, и посмеиваясь дёргал за нитки. Отчего бы не дёргать, если его куклы в своей гордыне не пожелали эти нитки отсечь…

— Печать восстановится, — знание пришло ко мне само. Это должно было пугать, но почему-то не пугало. — Использовать её дальше или нет, решайте сами.

Было чувство, что на затылок мне легла невидимая рука. Под её давлением я поднялась из-за стола, взглянула на Октавию: слышит ли? Зрачки мадам Карассис двинулись, следя за мной. Значит, слышит.

— Я хочу обратиться к Малому Совету. Вы ведь можете это устроить, гранд-мажисьен? И пожалуйста, привезите Сиру Синнет и Марти Ри.

Пора было уходить — пока она не очнулась. Но едва мои пальцы коснулись серебряного клюва фламинго на дверце "фантома", тело сковал паралич. Мышцы рук и ног свело так, что из глаз потекли слёзы.

— Я могу остановить твоё сердце, — произнёс за спиной тихий ледяной голос, и в груди стало горячо. — Могу перекрыть тебе дыхание, — глотка отозвалась судорогой, останавливая ток воздуха. — Я могу делать это снова и снова — с тобой и твоим ликантропом…

Секунды шли, горло и грудь распирало, голова горела, в глазах порхали кроваво-чёрные мухи. Вот и всё, пронеслась мысль. Умираю…

— Ты никогда и никому не расскажешь о том, что здесь произошло, — медленно проговорила Октавия Карассис.