«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

В закрытом письме секретного отдела Вотского облисполкома, направленном для сведения председателям райисполкомов, подчеркивалось: «В связи с конфликтами на КВЖД кулачество Вотобласти своей агитацией и провокационными слухами о якобы начавшейся войне создает паническое настроение…» И далее приводились проявления этого настроения: крестьяне запасались продуктами, дети выходили из пионеров, раздавались угрозы в адрес бедноты и коммунистов, что вызывало у последних ответную реакцию: «Прежде чем идти воевать на фронт, вначале нужно будет перерезать чуждый элемент, а то он перережет наше семейство»^{405}.

Как пишет И.О. Кузнецов, «глубоко показательно, что особенно масштабная кампания о “военной угрозе” была развернута накануне коллективизации»^{406}. На самом деле, как отмечалось выше, самой масштабной военной тревогой была все же тревога 1927 г.; на вывод исследователя повлияла скорее всего специфика материала: в Сибири кризис на дальневосточной границе, возможно, действительно воспринимался более обостренно, чем события на Западе, но это вряд ли характерно для страны в целом. Любопытно также, что исследователь воспринимает военные тревоги исключительно как результат планомерных кампаний властей, хотя и признает, что «рассматриваемая акция имела непредвиденные для ее организаторов последствия», в частности, «в небывалой степени способствовала оформлению в более определенное русло оппозиционных настроений»^{407}. На самом деле, как было показано выше, причины военных тревог были гораздо сложнее, и вряд ли возможно жестко привязывать их исключительно к тем или иным мероприятиям властей, скажем, борьбе с оппозицией или подготовке коллективизации, хотя и такие взаимосвязи, несомненно, имели место.

В конечном итоге ни разрыв англо-советских отношений, ни убийства и аресты советских дипломатов, ни высылка из Франции полпреда СССР X. Раковского, ни конфликт на КВЖД не привели к войне. И после этого в массовом сознании происходит постепенный перелом. Ощущение опасности войны отодвигается на второй план (хотя окончательно, конечно, не исчезает) и вытесняется повседневными заботами.

* * *

Обобщая все, что было сказано о «военных тревогах» 1920-х гг., можно выделить их наиболее характерные черты.

Во-первых, поводом для возникновения «военной тревоги» могли послужить любые международные и внутриполитические события; официальные заявления властей или те или иные пропагандистские кампании в прессе; наконец, просто слухи, возникающие, казалось бы, без видимых оснований. В любом случае, однако, «военная тревога» являлась в большей степени спонтанной реакцией населения, чем результатом целенаправленной политики властей. Даже тогда, когда, как в 1927 гг., «военная тревога» была сознательно спровоцирована политическим руководством, ее масштабы, проявления и результаты оказались в значительной степени непредвиденными и даже с точки зрения властей негативными.

Во-вторых «военные тревоги» означали не просто разговоры о войне; как правило, они влияли на поведение населения самым непосредственным образом. Например, начинались массовые закупки товаров первой необходимости, тут же, как правило, приводящие к торговому ажиотажу и росту дефицита; задерживались хлебозаготовки; в некоторых районах крестьяне, опасаясь мобилизации, продавали лошадей, в других — отказывались принимать советские деньги; снижалась общественная активность населения, наиболее «неустойчивые» граждане выходили из общественных организаций (пионерской организации, комсомола, иногда даже из партии)[41]; отмечались случаи уклонения от службы в армии (вообще в те годы достаточно престижной, особенно для выходцев из деревни), некоторый рост дезертирства, попытки красноармейцев перевестись в нестроевые подразделения.

Очевидно, что и в бытовом отношении «военные тревоги» не оставались без последствий (например, они влияли на определение ближайших планов и расходов в крестьянском хозяйстве или планирование бюджета рабочей семьи), но эти, опосредованные их результаты, проследить достаточно сложно, и в любом случае это не является задачей данного исследования.

И.О. Кузнецов, говоря о последствиях военных тревог для крестьянского сознания, отмечает, что «раздувание жупела военной угрозы содействовало усилению в деревне настроений страха, неуверенности, тревоги, паники»^{408}. Подобные настроения ярко проявились во время коллективизации и, очевидно, повлияли на ее ход.

Наконец, «военные тревоги» активно использовались для зондирования общественных настроений, в первую очередь, отношения к Советской власти и ее политике и готовности защищать завоевания социализма. Формы этого зондирования могли быть самыми разнообразными (опросы, обзоры писем, анализ материалов информаторов, бюджетные обследования и пр.), но в любом случае его результаты несомненно учитывались в дальнейшем при принятии политических решений самого разного уровня — но и эта тема заслуживает специального исследования^{409}.

* * *