Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Потом из ванной донесся шепот. Гноссос на цыпочках прошел по свеженатертым плиткам кухонного пола. Выстроившись полукругом над унитазом, все с интересом в него вглядывались. Рты раскрыты. Хеффаламп и Янгблад держали в руках бутылки, Эгню и Фицгор подпирали друг друга плечами, Розенблюм чесал крестец.

— Бля, — выговорил наконец Хеффаламп и поставил пиво на край раковины. — Я сперва не поверил.

— Что там такое? — Гноссосу вдруг стало не по себе.

Они подняли головы от унитаза и вытаращились на него, по-прежнему не закрывая ртов.

— Иих, — сказал Фицгор.

Гноссос протолкнулся сквозь строй и тоже вгляделся вниз. Подняв глаза, он обнаружил, что все ждут его реакции. Тогда он опять посмотрел вниз.

В воде плавала самая большая говяха из всех, которые ему доводилось видеть в своей жизни.

Самая большая.

— Мое? — спросил он, ткнув себя пальцем в грудь.

Все сочувственно кивнули.

— Херня, — возмутился он, — я не согласен. Это кто-то другой.

— Сюда никто больше не заходил, старик.

— Ты ходил ссать, Хефф, это твое.

— Нет, — мягко возразил Эгню. — Он заорал, когда увидел. Ты был на улице.

— Но я же смывал.

— Слишком большая. Не пролезет.

— Черта с два, — ругнулся Гноссос и потянулся к ручке.

— Нет-нет, — запротестовали хором Янгблад и Розенблюм, — пусть будет.

— Мы отольем ее в бронзе, старик, — сказал Хефф.

Гноссос потянулся опять, но его не пустили.

— Да пошли вы, черт бы вас подрал, эта штука собиралась целый месяц, ей пора в землю. Вы что, хотите оставить ее здесь? Проклятья прольются на ваши головы этой же ночью. Муссоны.

— Памятник, — почтительно сказал Янгблад, — идеальное решение, правда. Ты только посмотри.

Гноссос вновь уставился вниз. Иссякавший поток воды лениво перевернул ее на бок. Изумительно правильной формы, украшена минускульным орнаментом. Клинопись кишечника. Исторгнутое организмом тайное клеточное знание явно хочет до нас что-то донести.

— В этом есть своя красота, — коварно согласился Гноссос и резко метнулся к ручке. Но его вновь не пустили, а Розенблюм заблокировал подход к горшку.

— Что за дела? Это мое, имею право делать все, что захочу.

— Это принадлежит людям, — серьезно произнес Хефф, всматриваясь в унитаз.

— Как любое другое произведение искусства, — согласно подтвердил Янгблад. — Ты не имеешь права ее уничтожать. Мне очень жаль.

— Как же ее поднять? — спросил Хефф.

— Иих, — сказал Фицгор.

— Никому не отдам! — вопил Гноссос в потолок.

— Пакет для рубашек, — предложил Эгню, — такая полиэтиленовая штука.

— Ни у кого нет резиновых перчаток? — спросил Янгблад.

Фицгор нехотя вышел из сортира и вернулся с пластиковым пакетом, Хефф принес эбеновую ложку и такую же вилку для салатов.

— Эй, — возмутился Фицгор, — Мне их мама прислала.

— Ради искусствова, — объяснил Розенблюм, потирая маленькие волосатые ручки. Хефф протянул ему салатный набор, Розенблюм опустился на колени и выставил вперед орудия труда.

— Не трогать! Сейчас проломлю кому-то башку!

— Шш, — мягко сказал Хефф. — Немножко сатьяграхи, пожалуйста. — Он тоже опустился на колени и расправил горловину мешка. — Операция очень деликатная. — Затем Розенблюму. — Может налить сначала воды, чтоб не пересохла.

— Эгхм, — сказал Фицгор, но он тоже усмехался, процедура завораживала.

Розенблюм перелил шесть ложек воды из унитаза в пластиковый мешок. Хеффаламп проверил водонепроницаемость и махнул: продолжайте. Гноссос наблюдал отсутствующим взглядом, словно кататоник под анестезией. Розенблюм, перепробовав несколько способов эвакуации, в конце концов остановился на положении «захват китайскими палочками»: ложка снизу, вилка сверху.

— А не сломается? — заволновался Эгню.

— Клейколентый, — сказал Розенблюм, — склейт всех вместе. На вид, как это называется, тертая.

— Твердая, — поправил Фицгор; рукой он прикрывал глаза, но подглядывал сквозь щели между пальцами.

— Вот, — объявил Розенблюм: контакт установлен, раблезианский объект освобожден из воды, поднят на опасную высоту, один конец свешивается с ложки, напряжен, но признаков разлома нет.

— Бля, — сказал Хеффаламп. — Вы только посмотрите.

— О, какое унижение! Цунами на ваши головы, землетрясение, затмение солнца!

Сверхосторожно Розенблюм занес неустойчиво закрепленный объект над краем мешка, который подвел к нему Хефф. Объект упал с влажным всплеском, вспучив стенки пакета.

Гноссос не верил своим глазам.

— Я отрекаюсь. Оно больше не мое. Должно быть, приплыло из центра. От Толстого Фреда, не иначе.

Колонной по одному они вышли из туалета, унося с собой ценный груз; Гноссос по очереди заглядывал в их бесстрастные лица: иуды, не признавшие меня, уносят прочь свой жалкий скарб.

— Погодите, — воскликнул он. — Ultima Ratio!

— Чего? — переспросил Хефф, поворачиваясь всем корпусом. — Что еще за ультиматумы?

— Нет, что ты, ultima ratio , последний довод.

— Разумеется. — Это Эгню.

— Когда закончите, похороните ее, ладно?

— Со всеми почестями, — пообещал Янгблад.

— С военновыми почестями, — уточнил Розенблюм; в руках он по-прежнему держал эбеновую вилку и ложку. — Сделываем.