Если покинешь меня

— Мои политические характеристики оказались катастрофическими. Парадоксально: полная, плодотворная жизнь завершается пустотой. Это не совсем понятно, но оказалось, что я не связан ни с кем: от родины я сам отрекся, а эмиграция отреклась от меня.

Профессор, кряхтя, улегся на нары, отдышался, вперив выпуклые глаза в верхние нары. Его толстый указательный палец с докторским перстнем механически ощупал дыру от выпавшего сучка, зиявшую в подпорке. Старик ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу воротничка.

— Мне шестьдесят пять лет. Моя внучка в нынешнем году пойдет в школу. Она любила меня, может быть, даже больше, чем отца. Для нее было бы тяжело узнать, что дедушка полз домой через границу, словно контрабандист, и где-то в лесу его затравили собаки…

Все слабее и слабее, как будто из туманной дали, долетали до ушей Вацлава спокойные, монотонные слова.

— Удивительное ощущение, коллега. В один мир я не в силах вернуться, а этот, другой, от меня отрекся… Нет, я ушел на Запад не за большим заработком, не за славой, а потому, что я не мог изменить своему мировоззрению.

Вацлав едва улавливал смысл его слов, хотя профессор заключал не только свою, но и его, Вацлава, скорбную исповедь.

— Здесь, в Валке, на вопрос Капитана, чего я жду от Запада, — может, вы были свидетелем этого разговора? — я ответил: избавления от травли, которой меня, как я предполагал, подвергнут на родине. Я не желаю, сказал я тогда, быть свидетелем уловления душ и несправедливых обвинений. Я говорил тогда и об измене нашей интеллигенции, перешедшей на сторону нового строя… Понимаете, какой это был страшный фантом?

Профессор скрестил руки на груди. У Вацлава промелькнула чудовищная мысль: он словно мертвец в гробу.

Профессор продолжал:

— Материальное банкротство — тяжелый удар, вещь неприятная, но это можно перенести, если у человека есть твердая воля. Но если ты банкрот идейный, политический — это духовная смерть. Вацлав… — Маркус неторопливым жестом положил ладонь на глаза и надолго застыл в такой позе.

Вацлав не отдавал себе отчета, кто говорит эти слова: профессор Маркус или он сам.

— Мир, который я осудил на погибель, шагает вперед, живет и крепнет, тот же, к которому я простирал руки, рано или поздно погибнет, сгниет… Печальная судьба — стать зернышком между жерновами двух эпох. Если бы я нашел в себе силы преодолеть позор перед своей семьей, перед народом… Впрочем, я слишком стар и уже не гожусь для авантюр нелегального возвращения…

После этого разговора Вацлав жил в какой-то летаргии, словно смотрел на себя со стороны. И все-таки где-то в глубине души он подводил итоги, все пережитое приобретало формы, отчетливые контуры.

Каков результат твоей одиссеи в Западной Германии? Беспрерывный ряд проигрышей. Ты имеешь право выйти из игры!.. Not eligible, нежелательный или что-то в этом роде. До сих пор каждый тяжко расплачивался за недоразумения с папашей Кодлом. Отечески заботливый пастырь своих овечек, владыка их жизни. Зачем убивать овцу? Есть такие пути, на которых она погибнет сама.

Катка, его любовь. Двое измученных, опустошенных людей — погасшие глаза и погасшие сердца. Раньше или позднее, но горение угасает, ведь и для самого маленького огонька нужен кислород.

Вацлав часто думал о профессоре. Единственный выдающийся человек из тех, кого он здесь узнал. Словно гранитная скала, возвышался он над поверхностью этого моря стоячих вод. Вацлав часто представлял себе, как Маркус входит в университетскую аудиторию в Кембридже или в Чикаго, снова хорошо одетый, уверенный в себе. Индивидуальность. Студенты затихли, поднялись, приветствуя его.

Нет. Профессор-социолог Маркус снова лежит на своих нарах с вонючей гнилой соломой, в грязной рубашке с обтрепанным пожелтевшим воротничком. Он жарит на маргарине несколько картофелин, ест селедку и ждет места учителя истории в женской гимназии.

Not eligible, нежелательный или что-то в этом роде: никакое высшее учебное заведение не примет студента, у которого документы не в порядке. А твои руки слишком слабы, чтобы копать каналы, грузить уголь, носить мешки с пшеницей. Нет, он бежал сюда не за карьерой поденщика. Может быть, со временем тебе дадут Fremdenpass. Эта бумага откроет перед тобой двери для безвозвратного выезда из Германии. С этим паспортом ты сможешь поехать и за океан. Поначалу ты обязан представить подтверждение, что тебя там кто-то принимает на работу. Однако никто не пожелает принять на работу not eligible. Так замыкается круг, из которого нет выхода.

Хотя, впрочем, выход есть. Правда, всего один.

Вацлав шел в город. Навстречу двигались машины, люди… Он смотрит на молодую мать с детской коляской, на рабочего, несущего термос с кофе. Вот две девушки, обнявшись и громко смеясь, поверяют друг дружке свои любовные дела. У Вацлава такое чувство, что хотя он еще и ходит среди живых как живой, но уже мертв.

Острый запах весенних цветов отвлек его. Сады предместья уже пестрели желтыми звездочками форзиции.