И не почернело ли, как предупреждала меня мать.
Когда я возвращаюсь в дом, Пижон Авроры встает с дивана и протягивает мне руку, одарив заискивающей банкирской улыбкой.
Я неторопливо фланирую мимо него к себе в комнату и хлопаю дверью. Бросаюсь на грязную кровать и пялюсь в потолок, не обращая внимания на вибрирующий телефон.
Может, это один из привычных звонков.
Может, это мой агент.
Может, Ричардс.
Может, Райнер.
Не знаю, мне плевать.
Трахать тебя я не буду. Пока. Ты еще не готова, да и вообще стоит для начала разобраться с твоим парнем. Завтра он уезжает. Я знаю, потому что прочел письмо, отправленное неграмотной помощницей Райнера, хотя, разумеется, на него не ответил.
Возможно, стоит просветить тебя, как сильно ты разрушила мою жизнь?
Нет. Еще слишком рано.
Объяснить, как восемь лет назад я пытался защитить тебя, скрывая правду, а ты в ответ изрубила мне душу, скормив ее волкам? Хм. Это тоже обождет.
Дом похож на бордель. Он не всегда такой, но мне хотелось испортить ей настрой. Я все пытаюсь расковырять ее душу и посмотреть, осталась ли у нее совесть.
Я закрываю глаза, и очередной звонок переключается на голосовую почту.
– Любимая? – слышу, как за дверью английский вариант американского психопата зовет Аврору. – Мэл прилег отдохнуть. Давай я вызову такси, и съездим купить банные принадлежности? Я их тут не вижу.
Во-первых, Мэл? Я ему не дружок по колледжу, мастурбирующий по кругу. Для тебя я – Мэлаки.
Во-вторых, он ожидал «Ритц»? Я ему ничего не должен.
В-третьих… Нет никакого «в-третьих», но уверен, что к его отъезду обязательно найду повод взбеситься.
Через несколько минут слышу тихий стук в дверь. Мне неприятно, что я узнаю ее манеру стука по брусу, было бы приятнее, если бы этот брус имел отношение к моему паху. Но все же я понимаю, что это она.
– Мэл? – зовет она.
– Уходи.
– Мы уходим.
Я не отвечаю, потому что именно это и велел ей сделать. Убираться.
– Тебе привезти что-нибудь? Еду? Молоко? Хлорку? Хорошие манеры?
Засунув руки за голову, я ухмыляюсь в потолок. Вот так. Она на месте, и она сердитая и смешная, и она целиком принадлежит мне. Милая, внимательная и бойкая – идеальное сочетание. Пижону остается только усесться поудобнее и наблюдать.
– Нет, – огрызаюсь я.
– Когда планируешь начать работу?
– Когда меня посетит муза.
– А можно поконкретнее? Мне нужно знать, когда распаковать технику.
– А мне нужно почувствовать вдохновение, – произношу я снисходительным тоном, который вдруг откуда-то перенял. – Легко щелкать камерой. Мне же нужно творить слова. Это немного сложнее, чем просто иметь палец.
Удар ниже пояса, но на что она рассчитывала, когда искромсала мне сердце и, раскидав его обломки, удрала обратно в Америку? По ту сторону двери – молчание.
– Я могу написать Уитни, помощнице Райнера, чтобы она прислала кого-нибудь убрать в доме перед тем, как Ричардс…
– Ты теперь Джоанна Гейнс[10]? Может, займешься своими делами и перестанешь критиковать чужие дома?
Мысленно молюсь, чтобы ее парень-пижон обиделся, как я разговариваю с его любовницей, ворвался в комнату и набил мне морду. Я настроен на хорошую драку. К сожалению, судя по удручающей тишине по ту сторону двери, Мистер Банкир не намерен в ближайшее время портить себе маникюр.
– Откуда ты знаешь, кто такая Джоанна Гейнс? – помолчав, с улыбкой в голосе спрашивает Аврора.
Мама Кэтлин, Элейн, постоянно смотрит шоу этой женщины и ее мужа. Иногда даже плачет. Я тоже бы заревел, если бы мне битый час пришлось смотреть, как люди выбирают обои в дом, к тому же в чужой.
– Да. Ладно. Я поняла. – Аврора бьет ладошкой по двери.
Через две минуты слышу, как хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Снова начинает трезвонить телефон. Я открываю один глаз, убедившись, что это не номер Кэтлин. Увидев американский, убираю звук на телефоне и решаю вздремнуть.
Когда я просыпаюсь, поют сверчки. Я лежу, привыкая к темноте, потягиваюсь. Спешить мне некуда. А потом сажусь на край кровати и вдавливаю ладони себе в глаза.
В гостиной внезапно раздается грохот. Затем со скрипом открывается входная дверь. Я переворачиваю телефон и смотрю на время. Полночь. Они не только за тампонами и шампунем ездили, это точно.
Аврора хихикает, ее Пижон что-то кряхтит, и вдруг оба стонут.
Кто-то со стуком врезается в мебель. Аврора хрипло смеется. Ненавижу ее смех. Он гортанный и низкий, и – черт меня раздери – чем я думал, что это хорошая идея? Я был тогда пьян или просто я мазохист?
Мстить, насильно притащив ее сюда, и заставить проводить со мной время все равно что заниматься сексом, обернув промежность наждачной бумагой, и уйти в монастырь.