Если случится чудо

Я слышу мокрые слюнявые поцелуи. Стоны, смех и оханья. Судя по этим звукам, ее тупой парень целуется как мерзкая борзая. Слишком. Много. Языка. Но Авроре нравится. Я знаю, поскольку она стонет так же, как стонала со мной.

Он стонет.

Она охает.

Он рычит.

Она хихикает.

Мои обкусанные ногти впиваются в ладони. Славный здравый способ удержаться от того, чтобы не придушить их обоих.

– А как же наш хозяин? – шепчет Пижон.

Его хозяин готов вытащить из-под деревянного пола ружье и прострелить ему голову. Единственный пробел в этом плане заключается в том, что ружья-то у меня и нет. И пол накрыт ковром. Проехали! План все равно неосуществим.

– Спит, наверное. Дверь закрыта, – отвечает она.

Я слушаю, как они пытаются пройти в свою комнату, которую я так и не удосужился им показать, и по пути натыкаются на каждый угол. Слюна в их поцелуях сочнее, чем в энчиладе. Дверь со щелчком закрывается, но нас разделяет всего одна тонкая стена, через которую слышно абсолютно все.

Поцелуи прекращаются, но начинается кое-что похуже. Теперь Аврора стонет, и она точно не притворяется, потому что я знаю, какие она издает звуки, когда кончает.

– Любимая, – хрипит Пижон.

Слышу звук расстегивающейся молнии. До крови впиваюсь пальцами в кожу. Ощущение, будто в каждый сантиметр моего тела вонзаются шипы.

– Ухвати зубами платье. Он нас услышит.

Он уже тебя слышит, ты, бесполезный придурок.

Я вскакиваю так, словно кровать охвачена пламенем, резко открываю дверь и в два шага оказываюсь возле их комнаты. Не собираясь стучать, как делают все нормальные люди, я толкаю дверь, как тот невоспитанный мудак, с которым Аврора уже хорошо знакома.

Стоя в дверях, я вальяжно скрещиваю на груди руки и смотрю на них. Аврора распластана у стены, а Пижон стоит на коленях и делает ей куннилингус. На ней только черный кружевной лифчик, а он лижет ее идеальную, красиво выбритую промежность, как вдруг я прочищаю горло и поудобнее прислоняюсь к косяку. Оба резко открывают глаза.

Аврора визжит, ну а он прикрывает ей пах, вставая на защиту ее чести.

Не трудись, приятель. Я видел все так близко, что узнаю и в толпе.

– Ей нравится, когда ей сосут клитор и одновременно ласкают пальцами. – Я просовываю кулаки в карманы и сонно зеваю. – А еще она весьма неравнодушна к щипкам. Прикинь?

Не оценив по достоинству мои полезные подсказки, Аврора наклоняется, поднимает ботинок и, издав утробный рык, швыряет его в меня. Я уворачиваюсь и заодно зеваю. Надеюсь, фотографирует она лучше, чем целится, иначе у Райнера появится проблема.

– С пользой вечер провели? – Я оглядываюсь.

И правда, с этой комнатой стоит что-то сделать. Может, сжечь дотла, чтобы им вообще не удалось уединиться.

– Пошел вон отсюда! – кричит Аврора.

Она багровеет от злости, белый шрам сияет ярко, как луна. Ее бесхребетный парень суетливо поднимается, протягивает ей платье и поправляет в штанах стояк.

– Думаю, тебе стоит выйти. – Умник подходит ко мне, но я уверен, что он скорее подаст иск, чем набросится на меня с кулаками.

– Аврора. – Я игнорирую его, смотря на нее с леденящей кровь скукой.

Она быстро натягивает черное платье, бурча себе под нос сомнительную похвалу в адрес моего гостеприимства.

– Я готов.

– К чему готов? К достоверным фактам из жизни? Так вот, ты сволочь, Мэл. И еще: нет ни одной черты в твоем характере, которая бы мне хоть отдаленно была по душе.

В груди щемит, но, скорее всего, потому, что с Нью-Йорка я ни капли в рот не брал. И до Нью-Йорка тоже. Несколько месяцев. Лет. Я намеренно завязал с алкоголем с той самой ночи, что все уничтожила. Я не хотел становиться Гленом, отцом Авроры.

– К работе. – Я поднимаю ее ботинок и подкидываю ей. Она ловит, недоуменно подняв брови.

– Мэл, уже полночь.

– Она умеет определять время, ты умеешь определять обстановку. – Смотря на Пижона, я с восторгом поднимаю большие пальцы вверх. – А вместе вы редкая пара, сочетающая в себе ум и талант.

– Я серьезно, – мрачнеет Аврора.

– Вдохновение накрывает меня в странное время суток, – я пожимаю плечами.

– Не могло бы оно накрыть тебя в более приличное время? Например, завтра утром? – с порозовевшими щеками осведомляется она.

Как я и думал, Аврора обувается. Истинные художники попросту не могут пожертвовать искусством. Даже – и особенно – когда им больно.

Явно незнакомый со всем спектром человеческих эмоций, хахаль-пижон смотрит на нас, словно впервые выступил свидетелем брани. Он немного выше меня ростом и очень похож на Брэда Питта времен девяностых с этим взглядом, говорящим: «Это твоя жизнь, и она закончится в любую минуту». Но его отличие от Тайлера Дердена в том, что даже при помощи увеличительного стекла я не смогу найти в нем ни капли мужественности. В балетной пачке и то феромонов больше.

Разочаровавшись в конкуренте, я поворачиваюсь к Авроре и щелкаю пальцами.

– Сейчас, пожалуйста. И захвати куртку. Я пишу на улице, а ты, как известно, холоднее айсберга, уничтожившего «Титаник».

Аврора недовольно топает к двери.