Если смерть умрёт

Вроде бы, ничего не изменилось, но иногда, особенно в бессонницу, становилось страшно от мысли: что ж это – и все? Ведь, собственно, и не жил. Так – мотался с границы на границу, а никаких особенных событий не происходило. Ничего такого, чтобы вывело за круг привычного. Может быть, оттого, что у него просто нет такой способности – шагнуть по той тропочке кремнистой? Просто – нет. Не дано от природы. А может не в тропочке дело? А если бы, даже, рискнул по ней двинуться, через несколько шагов уперся бы в двери штаба или в ворота.

– Для меня все просто, осязаемо, реально. И, слава Богу… – сказал он, чувствуя, что сон возвращается, что он засыпает… – Стало быть, такая судьба. Ну, нет способности – в космос возноситься! Ну, нет! И что ж? Удавиться теперь?! Живу, как живут все нормальные, обыкновенные люди. Миллионы, миллиарды людей. Уверен – большинство идеальной возвышенной любви так и не встретило, во всяком случае, среди его знакомых – никто. А ничего – живут. Да и нужна ли такая любовь, как у Ромео и Джульетты? И чем она так прекрасна – вокруг горами трупы валятся! И виноватые и невиноватые! Такая любовь, как всякое превышение нормы, как всякая страсть – разрушительна! Не этого человеку хочется, а незамысловатого счастья, тепла. И это счастье в женщине. Он от жены его так и не дождался, так и не выпросил. Не было в ней этого. Он сначала все сокрушался, все пытался понять: почему так? Ревновал, комплексовал, что жена его не любит, а и потом понял, у нее просто нет этого чувства. Ну, бывают же дальтоники или там, люди без музыкального слуха. И никто этому не удивляется. А кто сказал, что не может быть человека без чувства любви? Это ведь не руки – ноги – голова… Рефлексы – есть, а эмоций – йок!

Как такое получилось? Да очень просто! Говорят, неполная семья – трагедия. «Мальчику нужен отец». С мальчиком-то, как раз, полегче. Майор рос без отца, и понимал лет с пяти, что, как говориться, дом и больная мама – на нем. А вот девочки! Дочери матерей одиночек, да еще в СССР, да еще в ХХ веке, когда всем надули в уши, что мужчина и женщина – равны. Только не уточнили – в чем. И девочки – дочки матерей одиночек, с молоком матери всосали не то, что обиду на всех мужчин в мире, а уверенность, что мужчина в доме не больно-то и нужен. Нет, не так! Это слишком просто. Ни какую не уверенность, а на уровне рефлексов, на уровне подкорки, в них не заложено такого понятия, программы что ли, как в компьютере, – «мужчина в доме». Все равно кто – брат, отец, муж, но – хозяин, защитник, стена… В традиционных сообществах спасает уклад. Это, безусловно, не означает, что там все счастливы и все прекрасно. Но там у каждого – своя ниша, и, возможно, не возникает в мужиках стойкого чувства ненужности. А в городах, в мире, так называемого равноправия, в европейско – американской модели цивилизации… .

Как-то он поймал себя на том, что у него, в их тесной кухне, за столом, нет даже постоянного места. У жены – есть, у детей – есть, а у него – нет. Когда дети были маленькие – кидались ему навстречу – папа пришел, а выросли – у каждого свой ключ, когда, кто ушел – пришел – все равно. И это никого не коробит, никто этого не замечает. Суть не в таких мелочах, это действительно, на первый взгляд, пустяки, а в том, что он изначально, семье – не нужен. И дело тут не в бытовой неустроенности. С ужасом, он как-то для себя четко сформулировал: у жены, дочери матери-одиночки, и внучки – матери-одиночки, фактически, воспитанной в интернате, нет рефлекса семьи. Условного рефлекса, то есть, воспитанного. Это ведь не только у людей, и у животных, что – то от рождения, а чему-то обучаются. Так вот, ее в детстве не обучили, а он обучить не смог. И даже ничего ей объяснить не смог. А потом стало – поздно.

В период «жениховства», когда она добивалась его, скорее добивалась узаконенности отношений, добивалась брака, после – устраивала сцены ревности,… и это он принимал за любовь. А никакой любви, наверное, и тогда не было! Когда родился сын, отношения резко изменились. Она выполнила какую-то свою природную, физиологическую задачу, что-то в механизме её души щелкнуло и передвинулось, как стрелка часов, и он сразу почувствовал свою ненужность. Когда же зримо, как у большинства его друзей, оказавшихся в точно таком же положении, впрямую стал вопрос о разводе, жена быстренько родила дочку. И, таким образом, «спасла брак», дочка – стала вроде контргайки…

Дети росли похожими на мать настолько, что иногда, закрадывалось сомнение: – а его ли они? Утешался он не столько мыслью, что жена слишком ленива для измен, что она, как человек престижа, немыслимого эгоизма и гордыни, всецело занялась карьерой, сколько тем, что иногда, вдруг, в сыне или в дочери, в каком то еле уловимом повороте головы, в походке, в интонации – виделась ему покойная мать. А так, всегда, за редким исключением, вроде тех дней, что он провел с сынишкой в Пицунде, он постоянно чувствовал себя чужим. Потому всегда на заставу ехал – с каким-то облегчением.