Если суждено погибнуть

Утопая в снегу по грудь, Павлов добрался до кряжистой, с расколотым комлем сосны, встал за ее стволом и выдернул из патронника винтовки опустевшую обойму, сунул ее в карман шинели – потом набьет патронами, если, конечно, жив останется, – вогнал в примерзающий к пальцам патронник новую обойму.

По снегу к нему, размахивая одной рукой, свободной, – в другой этот человек держал винтовку, стараясь поднять ее как можно выше, чтобы в ствол не наползло твердое льдистое крошево, – плыл человек.

Штабс-капитан передернул затвор, вложил в канал свежий патрон, шестой – помимо пяти, имевшихся в обойме, и загнал его в ствол.

– Давай, давай, ближе, ближе, – подбодрил он барахтающегося в снеговой лаве красноармейца.

Следом за первым красноармейцем плыл второй. Дальше виднелась голова и третьего – в островерхом богатырском шлеме, застегнутом под подбородком на пуговицу.

– Ого, сколько вас! – удивился штабс-капитан, подул на озябшие красные пальцы – от мороза пальцы не слушались, сделались деревянными. – Что ж, если вы не против, то я всех вас внесу в скорбный список. Либо вы меня…

Он ждал. Снова подул на пальцы. Прозрачное тепловатое дыхание поднялось над его головой облачком, зазвенело.

Станция хоть и находилась рядом – было слышно, как на путях попыхивает, стучит железными внутренностями маневровый паровозишко, – а сюда, в тайгу, мало кто из прибывших красноармейцев решился сунуться, только эти трое.

– Ну-ну, – вновь подбодрил их Павлов, – давайте еще ближе, чтобы игра была беспроигрышной. Либо в одну сторону, либо в другую… Ближе, ближе!

Красноармеец, шедший первым, бородатый, с мелкими сосульками, пристрявшими к усам, с черным запаренным ртом, засек штабс-капитана и, присев на ходу, ловко выдвинул перед собой винтовку и, нажав на спусковой крючок, саданул по Павлову. Выстрелил он метко, Павлов едва успел прикрыться, уйти за комель, пуля всадилась в сосновый ствол рядом с его головой, вызвала звон в ушах.

Чтобы перезарядить винтовку, бородатому требовалось несколько секунд, а в такой ситуации, в бою, не только несколько секунд, даже одно мгновение, десятая доля секунды может оказаться едва ли не вечностью, и в вечность эту с прощальным криком ныряет человек. Пока бородач передергивал затвор, Павлов выстрелил в него. Снег окрасился неземной голубизной, внутри огромного, с закаменевшей макушкой сугроба что-то ярко вспыхнуло и тут же погасло.

Красноармеец нырнул головой в сугроб и тут же затих – словно спрятался там, но Павлов хорошо знал, что означают такие игры в прятки – человек этот из сугроба уже не поднимется. Идущие следом как будто и не заметили потери своего товарища – грохнули из винтовок, вначале выстрелил один, потом – второй.

– Бомбу бы вам под ноги – не стали бы так шустрить. – Павлов не выдержал, усмехнулся, выстрелил ответно, почти не целясь – бил на взбрыкнувший султан снега, – не попал и, щелкнув затвором, выбросил в снег горячую гильзу.

Снег вяло зашипел, пропуская металлический цилиндрик в свое нутро.

Штабс-капитану очень захотелось покинуть это место, уйти – даже глотку сдавило чем-то тугим, а виски обожгло морозом, но уходить было нельзя: ему будут стрелять в спину. До тех пор будут стрелять, пока не убьют.

– Ну, ближе, ближе, – морщась надсаженно, покусывая крепкими зубами нижнюю губу, пригласил штабс-капитан, – чем ближе – тем лучше.

На станции, посреди вагонов хлопнул взрыв – кто-то кинул гранату: вполне возможно, что от наседавших красноармейцев отбивался какой-нибудь каппелевец.

Очередного выстрела Павлов почему-то не услышал, и это было плохо: такие выстрелы обычно бывают последними, пуля попадает в цель. И эта пуля чуть не попала в цель – лицо Павлову обожгло горячим воздухом, из глаз словно сами по себе брызнули слезы, ноздри забило вонью. Штабс-капитан присел, тряхнул головой и всадил две пули подряд в сугроб, за которым скрылся красноармеец в богатырском шлеме.

В ответ раздался крик – значит, попал. Он послал третью пулю – сориентировался на звук, накрыл его винтовочным хлопком – крика больше не было, вышиб гильзу из патронника, стал загонять новый патрон, последний в обойме, – затвор уперся во что-то твердое – ни туда, ни сюда.

Внутри, где-то в самом низу груди родился неприятный холод; Павлов дернул рукоятку затвора на себя, пытаясь выбить перекосившийся патрон из ствола: – не тут-то было: патрон сидел прочно, его только клещами вытаскивать. Штабс-капитан застонал от досады, выглянул из-за комля – на него, будто корабль, пер обросший снежными сосульками по самую макушку, с широкими плечами и широким расставом глаз человек.

Что-то в этих широко расставленных серых упрямых глазах было знакомое.