Если суждено погибнуть

Стужа воевала с рекой: пыталась придавить ее, и так пробовала взять верх, и этак, и силой, и измором, и хитростью, и еще чем-то, человеку неведомым, новее попытки были тщетными, ничего не получалось. Пороги, способные загнать взрослого мужика в оторопь, а то и вообще в припадке свалить с ног, так и остались страшным явлением, напоминающим человеку о конце света.

Из черной пенящейся воды наверх выметывались искры, длинные огненные стрелы с грохотом всаживались в камни, в ушах что-то лопалось, в камнях тоже что-то лопалось, от ударов испуганно вздрагивали обледенелые, все в осклизе скалы, замирали, зажав в себе дыхание, из страшенной глуби вновь выметывались огненные стрелы, всаживались в твердь, в воздух взлетала огромная, в несколько тонн весом охапка воды – не охапка, а целый стог, скирда, разваливалась на несколько частей и со стоном, с вязким орудийным грохотом, будто била целая батарея, рушилась вниз. Каппель зачарованно смотрел на пороги.

– Ну и силища! Апокалипсис! – прокричал он на ухо бородатому плечистому казаку, стоявшему рядом, и голоса своего не услышал. И казак того, что молвил генерал, тоже не услышал, виновато развел руки – извините, мол…

Под этими порогами, наверное, столько народа нашло свое успокоение – не сосчитать, недаром земля тут кренится то в одну сторону, то в другую, дышит задавленно, стонет, на высоких скалах над порогами ничего не растет, видны лишь разведенные вкривь-вкось мертвые стволы, и больше ничего – ни елка не порадует глаз своей пушистой зеленью, ни сосна, обладающая, как известно, целебными свойствами, – ничего нет, только скрюченные, обугленные, как после пожара, деревяшки. Каждое такое сухое дерево, похоже, крест, памятник в честь успокоившейся здесь, погубленной Каном души… И сколько крестов еще будет!

В лицо генералу ударило моросью, с усов и бородки поспешно стаяла снежная бель, в то же мгновение кто-то натянул кожу на скулах, сделал это резко, словно собирался содрать ее с костяшек. Это была уже работа мороза, стужа склеила морось и причинила генералу боль, Каппель улыбнулся – он умел терпеть боль.

Пороги обошли правой стороной, узкой, опасной, сплошь в ломе, в нагромождениях камней и льда, с влажными проталинами, странно выглядевшими в морозном кипении, в нескольких местах землю даже попробовали прощупать штыком винтовки, и штык не упирался в твердь, входил в землю, как в масло… Колдовство какое-то, в это даже поверить было трудно.

– Здесь, по этому краю, обоз не пройдет, ваше высокопревосходительство, – приблизился к Каппелю казак, шевельнул плечищами, сбивая с них наледь. – Слишком узко.

– А если кое-где подровнять дорогу?

– На это уйдет не менее двух суток.

– Но не бросать же обоз!

– Бросить обоз нельзя, – рассудительно произнес казак, стер с носа мутную каплю. – Там люди.

Здесь, в двух сотнях метров от порогов говорить можно было, орудийный грохот воды не заталкивал слова назад в горло.

– Вот именно, там люди. – Каппель посмотрел на противоположный берег реки. – Теперь попробуем пройти по той стороне. Может, там лучше?

– Может, – проговорил казак согласно, – хотя я лично в этом очень сомневаюсь, ваше высокопревосходительство.

– Все равно надо проверить, – упрямо произнес Каппель, спрыгнул с заснеженного камня, на котором стоял, погрузился в сугроб едва ли не по пояс, качнул головой удрученно – снег был глубоким, но ничего не сказал.

Казак поспешно прыгнул в сугроб следом за генералом и, широко размахивая руками – снег он раздвигал, будто плугом-отвалом в обе стороны, – догнал Каппеля, обошел его, что-то бормоча себе под нос, и дальше двинулся впереди генерала.

– Нельзя же так, ваше высокопревосходительство, – укоризненно проговорил он, – не царское это дело – торить дорогу.

Фраза насчет «не царского дела» понравилась Каппелю, он улыбнулся.

Винтовку казак закинул за спину, дорогу перед собой он ощупывал жердиной, делал это тщательно, окутывался слабым дыханием, сипел – идти было трудно, на обнаженной шее у него надувались жилы, и минут через десять генерал предложил ему:

– Может быть, вас сменить?

– Не надо, ваше высокопревосходительство, – казак в подтверждение своих слов упрямо мотнул головой, – я еще не устал.

Прежде чем сделать шаг, он тыкал жердью вначале в одно место, потом в другое, затем в третье, чтобы определить, не пробивается ли вдруг где-нибудь сквозь лед струйка теплой воды, – вляпаться в промоину очень не хотелось, засекал глухой стук жерди и, убедившись, что все в порядке, двигался дальше. Только тогда двигался…

Каппель в который уже раз подумал о группе, которая ушла вниз по Енисею – как она идет, ей так же трудно или же все-таки легче? Наверное, она идет все-таки легче. Генерал часто думал об этой группе, ощущал ответственность за нее, в нем возникала некая глухая досада – не промахнулся ли он, избрав такой путь для частей, продемонстрировавших ему преданность, но в следующий миг эту досаду решительно давил в себе. Каждый путь имел свои плюсы и свои минусы.