Если суждено погибнуть

Во всю ширину реки из черной дымной воды высовывались камни с прилипшими к ним кусками льда, на лед также напластовывался лед, получалась громоздкая марсианская лепнина, рождавшая в душе пугающие образы, – и колдуны из этой лепнины, из серой окаменелой глуби выглядывали, мрачно сводили глаза к носу, угрожали; но замерзшие колдуны эти были не так страшны, как колдуны живые, и ведьмы скакали, – было их много, И черти, застывшие в отчаянной пляске, – вон как их скрючило морозом, сколько они ни пытались согреться, так и не согрелись, подохли в пляске, – измученность сквозила во всем, что попадало на глаза. Сама природа была здесь донельзя измучена. Самою собой и измучена, доведена до крайности.

– Ну и картинка, – проговорил Вырыпаев убито, перекрестился.

Колонна остановилась.

Каппель первым двинулся к порогам – предстояла очередная разведка – без разведки к порогам подступаться было нельзя. Рядом с генералом шел двухметровый плечистый казак – лучшего для подстраховки не сыскать, он замешкался, отстал – в груди у него взбух давящий кашель, казак сложился пополам, ударил кашлем себе в колени, будто ядро из себя выбил, потом ударил еще раз; Каппель тем временем сделал несколько шагов вперед, двигая в обе стороны локтями, словно отталкиваясь ими от снега, и неожиданно исчез – ухнул вниз, скрывшись с головой в снегу.

Снег только зашевелился, ссыпаясь в колодец, пробитый телом генерала, зашуршал шустро, стараясь поскорее замаскировать, скрыть место погребения человека. Замешкавшийся казак задвигал плечищами, разламывая отвалы серой крупы.

– Ваше высокопревосходительство! – отчаянно закричал он. – Ваше высокопревосходительство! Вы чего, погодить не могли? Так ведь и сгинуть можно.

Над рекой пронесся колючий вихрь, обварил лица людей, содрал снег с половины Кана, скрутил в хвосты, обнажил в нескольких местах лед, проскреб когтями по торосам, но, не довольствовавшись тем, что сделал, поднял в воздух несколько тонн снега и обрушил их на остановившуюся колонну. Над Каном повис стон.

Дюжий казак помог тем временем Каппелю выбраться из ямы.

Бурки Каппеля были полны воды – под снегом оказалась обычная для этой капризной реки ловушка – снизу шел теплый подмыв. Генерал не успел стянуть с себя бурки, чтоб выжать их, как они мертво примерзли к ногам, к живому телу, обварили кожу болью – лицо генерала дернулось, скашиваясь, но в следующее мгновение Каппель взял себя в руки, его лицо сделалось спокойным, появилась в нем даже некая обреченность – дескать, чему быть, того не миновать.

Опасную промоину, в которую провалился генерал, обошли стороной, двинулись дальше – трое самых опытных, самых сильных ходоков во главе с двухметровым казаком – у него была странная украинская фамилия – то ли Выбейглаз, то ли Откусиязык, то ли Оторвинога, Каппель слышал ее, пытался вспомнить – на фамилию эту обязательно обратишь внимание, но запомнить ее – не запомнишь; генерал ворошил-ворошил в памяти разные словечки-фамилии, но так и не вспомнил… Надо было хоть как-то отвлечься от боли в ногах.

– Ваше высокопревосходительство, – подсунулся к нему под локоть Насморков, – надо бы костерчик огородить, отогреться… А?

– Нет, – решительно отстранил его Каппель, – никаких костров. В ходьбе ноги сами отойдут.

– Да вы полную обувку воды нахлебали…

– Ну, не совсем полную. – Каппель через силу улыбнулся, ему не хотелось на виду у сотен людей показывать свою слабость, стягивать бурки у костра, переобуваться – тем более что никакой другой сменной обуви не было, он стеснялся этого, считал дурным примером всякие поблажки для командиров – для других, кто так же, как и Каппель, проваливались в снеговую ловушку, этих поблажек-не было, не будет поблажек и для него. – Так, промок малость. – Каппель, вновь виновато, через силу, улыбнулся. – Надо идти дальше.

Он сделал несколько решительных шагов вслед за ходоками, прокладывавшими дорогу в обгиб порогов.

– Куда? – отчаянно выкрикнул Насморков.

– Доберемся до Барги – там погреемся, – сказал Каппель.

Но до Барги, которая у всех уже вертелась на языке, надо было еще идти да идти – до нее по карте оставалось не менее семидесяти километров. Точного же расстояния не мог определить никто, имевшиеся карты были приблизительными.

С накренившихся, косо потянувшихся друг к другу скал, будто они, как родные братья, хотели обняться, осыпалась наждачная крупка, ее подхватил ветер, хлестнул по лицам людей – крупка секла кожу в кровь, щеки солдат на мгновение стали бурыми от крови, словно их красной ягодой измазали. Здешняя природа была жестока, человеку ее не одолеть.