Если суждено погибнуть

С железной дороги в лес приносились паровозные гудки – встревоженные, частые: то ли каппелевцев уже засекли и готовились к встрече, то ли движение по рельсам было таким плотным, что поезда шли впритык один к другому.

Разъезд, к которому устремлялись каппелевцы, не имел названия – только номер, из штатных железнодорожников там было всего три человека, которые, сменяя друг друга, несли дежурство, переводили стрелки, загоняли какой-нибудь второстепенный эшелон на запасную нитку, чтобы пропустить эшелон поважнее с каким-нибудь крикливым чешским полковником во главе. В редких промежутках, когда удавалось перевести дыхание, железнодорожники гоняли морковные чаи, поскольку настоящий чай уже кончился, топили печку, чтобы не остыло жилье, и играли в поддавки.

Эти три мужика в драной одежде никого не боялись – ни белых, ни красных, ни чехов, ни сербов, ни французов (были здесь и такие), – перестали бояться.

Вдруг на разъезд налетел бронепоезд с замызганным чехословацким флажком, воткнутым на паровоз в какую-то железную рогульку у кабины машиниста, накрыл железнодорожные пути несколькими густыми белыми клубами, пушки завозились в бойницах, ощупывая тупыми носами тайгу.

Следом за первым бронепоездом прикатил второй, послабее вооружением, но все равно страшный, гулко плюющийся белым паром, громыхающий несмазанными железными внутренностями – паровоз, видимо, давно не был в ремонте, – хоть и поменьше был второй бронепоезд, и вооружением послабее, а брал он своей настырностью – с ходу послал два снаряда в тайгу, немного погодя загнал туда еще три – на разъезде было слышно, как лопались перемороженные стволы деревьев, попавшие в зону разрывов.

Мужики, сидевшие в станционной будке, невольно втянули головы в плечи – появление на маленьком разъезде сразу двух бронепоездов им не понравилось.

По тайге ударил из всех стволов первый бронепоезд – странно даже, что он замешкался со стрельбой, он должен был давно дать залп.

Тайга застонала.

Старший железнодорожник невольно схватился за голову руками, покосился на своих товарищей:

– Как бы, братцы, не пришел наш последний… Из той самой песни, которую поют большевики, а потом волокут людей ногами вперед. Что-то тут затевается.

Человеком он был опытным, что означает появление двух бронепоездов в этой рельсовой глуши и стрельба по деревьям, знал, перекрестился испуганно:

– Свят-свят-свят!

На всякий случай втянул голову в плечи.

Каппелевцы сразу поняли, почему их встречают так торжественно, загодя подготовившись: вчера, ближе к вечеру, над их колонной дважды пролетал аэроплан. Прошел он так низко, что кое с кого, наиболее высоких и головастых, струей воздуха, идущего от винта, посдирал шапки.

Палить из винтовок по самолету не стали – эти летающие этажерки, обтянутые промасленной тканью, сбить из винтовки невозможно, проще сбить камнем или городошной битой, – аэроплан благополучно ушел к своим.

Это был красный разведчик. Сведения, что он получил, передали чехословакам.

Каппель уже не мог сидеть в седле – ослабел, он ехал на санях, укутанный меховой полостью, он больше походил на мертвого человека, чем на живого.

В мозгу плескались усталые мысли – отрывочные, неровные, рождали у генерала досаду: он никак не мог собраться, как обычно бывало перед боями, и это причиняло ему боль. Он сипел, давился воздухом, в следующее мгновение затихал, только голова подрагивала в такт лошадиным шагам, закрывал глаза, но через несколько секунд вновь открывал их, пытался всмотреться в макушки сосен, проплывавших над санями, пожевал впустую губами – есть он не хотел, ничего не брал в рот.

Вскоре около разъезда вскипел снег – бронепоезда били из пушек по тайге не переставая. Один из снарядов – неприцельный, шальной – всадился в обоз, разметал несколько лошадей, развесил по веткам деревьев розовые, теплые кишки и купеческое добро, вывернутое из одного богатого возка.

Стало понятно – разъезд взять не удастся.

Каппелю доложили о бронепоездах и обстреле. Генерал некоторое время всматривался в качающиеся макушки деревьев, нетвердо подпиравшие небесную высь, – до него все доходило сейчас медленно, через фильтр боли, с запозданием, и, сжав глаза в щелки, прошелестел внятно, очень четко:

– От разъезда немедленно отойти. Бронепоезда нам без артиллерии не одолеть.

Колонна развернулась, всадилась головой в черный лес, в громоздкие шевелящиеся сугробы, скрывающие людей с головами; части двинулись параллельно железной дороге. Снег визгом отзывался на шаги солдат, плющился, стрелял тугими султанами в стороны, вверх да над людьми; над шапками и папахами позванивало погребально небольшое облако пара.

Не все чехословаки относились к Каппелю так, как относился тугодумный, с широким разъевшимся лицом, перепоясанным черной повязкой, Ян Сыровой или авантюрист Радола Гайда, бывший фельдшер, сумевший стать строевым генералом, хотя и понятия не имел, что это такое, – он же Рудольф Гейдль; было в этой армии полно командиров, которые знали Каппеля еще по Волге и восхищались им.