Если ты меня любишь

Чем больше спорили Люди Того Мира, тем яснее им становилось, что ничего не вернешь, можно лишь построить что‑то принципиально новое, отказаться от присущей им всем заносчивости и чувства обособленности от всего остального мира и заложить фундамент новой идеологии, нового Государства. В таких спорах истина обычно не рождается, но Вождю отрадно было видеть, что люди хотят сами принимать ответственность за будущее своих детей. Знания можно было заморозить, предоставить на попечение самой Истории, а в этот момент возводить новый мир, камень за камнем, на месте рухнувшей цивилизации. Время текло размеренно, иногда чуть ускоряясь, оно больше не делилось на прошлое, настоящее и будущее, не дробилось на чудо ощущения жизни и горечь от ее угасания. Но оно ждало, пока будет принято решение, и самые смелые из живущих возглавят отряд последних воинов.

* * *

— Гермиона!

— Вот и ты, наконец…

— Я хотел сказать только… не нужно тебе с нами ходить.

— Придумай что‑нибудь поумнее.

— Ты же знаешь, почему я так говорю.

— Знаю. Потому что больше нечего сказать. Все, что можно было, сказал Вестерс.

— Да. Он поведет нас. Там их сотни, тысячи… и все жаждут нашей крови, представляешь?

— Да, грандиозно.

— И над чем ирония?

— Над тем, что можно было бы об этом не напоминать. Я очень хочу, чтобы этот день поскорее кончился. К ночи, думаю, настанет ясность.

— Я начал говорить эти глупости, чтобы отвлечь тебя, пока ты не утонула в собственных переживаниях. Ты, пожалуй, одна из самых сильных среди нас, а когда сильные ломаются — становится по–настоящему страшно.

Они сидели на одной из упавших колонн. Гермиона подтянула колени к груди и положила на них подбородок, искоса поглядывая на Джефри. Тот выглядел решительным и одновременно усталым, но он с готовностью намеревался пройти этот путь до конца, и Гермиона почувствовала, что именно сейчас надо сказать то, что так сладостно и так мучительно терзало ее сердце.

— Я не сильная, — прошептала она вместо этого. — Есть люди гораздо сильнее меня. Вот Луна, к примеру… Она исчезла сразу же после того, как ушел Гарри, значит, она сейчас с ним, значит, шанс есть. Почему я не пошла с ним? Не додумалась, не сдвинулась с места. А ведь, может статься, уже поздно куда‑то идти.

— Не прикрывай главное различной ерундой, — спокойно остановил ее Джефри, протирая волшебную палочку специальным раствором. — Ты осталась, потому что так нужно. И не думай больше об этом, так ты не сможешь идти в бой. Я бы попытался тебя отговорить, но, чувствую, это совершенно лишнее.

— Просто я сойду с ума здесь, — пожала плечами Гермиона, ковыряя колонну носком ботинка. — Услышать ваши имена среди погибших… Нет, лучше умереть вместе с вами.

— Откуда ты знаешь, что мы умрем?

— Может, умру я. — Карие глаза скользнули по лицу молодого человека и снова уставились в пустоту. Плечи девушки непроизвольно вздрогнули, и она крепче обхватила себя руками.

— Гермиона… — Джефри протянул руку, думая мягко коснуться ее, но в этот момент к ним подошел Холборн, как всегда, собранный и немного сердитый.

— Романтика? — спросил он, усаживаясь рядом.

— Всего понемногу, — ответил Джефри, вздохнув. Гермиона промолчала.

— Вы не беспокойтесь, у нас опытный полководец. Мистер Вестерс понимает толк в военном деле, он сможет застать неприятеля врасплох и сэкономить наши жизни и для следующей атаки.

— Ты его очень любишь? — вдруг спросила Гермиона, вскинув голову. Джефри, едва не выронив палочку, воззрился на нее.

— Очень уважаю, — осторожно ответил Холборн, прищурившись.

— Нет, это не просто уважение. Зачем ты пытаешься скрыть это? Он хороший человек и тебе почти как отец, разве нет?

— Даже если и так, — в голосе Холборна послышалось привычное занудство, — это не повод для того, чтобы кидаться такими громкими словами, как любовь. Они слишком дорого стоят. Я в жизни произносил их всего два раза — и это правильно. Слова, слишком часто выбрасываемые нами, как простой мусор, теряют свой смысл, свою удивительную силу.

— Тут ты немного перебарщиваешь, — возразил Стеффинс. — Можно придумать другие слова, которые будут близки по значению, но зачем? Они значат только то, что значат, надо просто смотреть на того, кто их произносит.

— Ты считаешь, сразу будет видно?

— В большинстве случаев — да, надо только уметь смотреть.

— Я бы не сказал, что большинство, как раз, умеет смотреть.

— Я, наверное, не умею, — сказала Гермиона и, спрыгнув с колонны, пошла вглубь театра, к сцене.

— Знаешь, старик, кажется, пора отдавать за любовь свою жизнь, — пробормотал Джефри, возвращаясь к полированию оружия.

— Возможно, ты прав, — ответил Холборн. — Иногда мне кажется, что я готов на все ради тех, кто мне дорог, но в бою часто трушу.

— По тебе это не видно.

— Значит, тщательно маскируюсь.

— Да перестань, я знаю, кого ты оставляешь за собой. Не волнуйся сейчас за них. Если и есть хоть один шанс покончить со всем этим, мы его не упустим. Это говорю тебе я, самый счастливый человек на планете.