Если ты меня простишь

Он как настоящий джентльмен подал мне руку, и помог выйти из автомобиля. Вдох-выдох и я успокаиваю свои нахлынувшие чувства. Мы находимся у набережной Москвы-реки, возле тихого ресторана, в котором играет классическая музыка. Дует сладкий ветер, Ваня берет меня за руку и ведет к двухместному столику, который открывает прекрасный вид на реку и город. Москва сияет разноцветными огнями. Поздним вечером она не столь тороплива.

Здесь чудесно, - говорю я и вижу его улыбку.

Официант приносит меню, и мы тут же делаем заказ. Ваня заказывает все по своему вкусу, и я полностью полагаюсь на него. Не знаю почему, но я рассказываю ему все – о том, как недавно рассталась с Егором, о своей работе в доме Зои Степановны, о мечтах остаться в Москве после обучения. Он слушает, не перебивая, ободряюще кивая.

Ты молодец, - подытожил он. – Зная тебя с первого курса университета, с уверенностью могу сказать, что ты добьешься своего.

Я смущаюсь и задаю вопрос.

Я могу узнать, как у преподавателя медицинского университета. Скажи, много ли шансов было выжить у младенца, родившегося с массой тела чуть больше килограмма в 60-х годах?

— В 60-х годах, считалось, что недоношенные, с массой тела менее полутора килограмм нежизнеспособны. Это сейчас изменились критерии и созданы условия для рожденных малышей, с массой более пятьсот грамм. А тогда... как повезет. Зависело от больницы, персонала, оборудования в которой находился ребенок. Если это небольшой городок – думаю, шансы были меньше, чем в Москве. Официальная граница для выхаживания, провождения реанимационных мероприятий, и лечения была от двадцати восьми недель и весом – от килограмма. Тогда за него брались. Если ребенок жил в течение недели, его регистрировали, если нет – фиксировался выкидыш. В СССР существовали больницы, в которых лечили только чиновников, артистов, их детей, внуков и ближайших родственников. В таких учреждениях всегда было лучшее оборудование, условия и уход, чем в остальных. Важно было то, кем ты являешься, понимаешь?

Понимаю. Значит, шансы были. Еще вопрос - ребенок обязательно при этом оставался инвалидом?

Если в дальнейшем, таким ребенком занимались специалисты – офтальмологи, невропатологи, кардиологи, педиатры, и исключались риски осложнений, то даю процентов шестьдесят, что ребенок мог вести вполне обычную жизнь.

Дальше мы переключились на другую волну. Официант принес шампанского, я держала в руках бокал, с каждым глотком пьянея, и жадно вглядывалась в Ваню, его лицо и тело. Он притягивал меня – его фигура манила, его лицо было мужественным, с ярко отчерченными скулами, пронзительными глазами цвета карамели, которые смотрели на меня из-под очков. Он наслаждался отдыхом, попивая остывший американо с молоком, откинувшись на спинку стула. На улице стемнело, я даже приблизительно не знала, который час и меньше всего мне хотелось доставать из сумки свой телефон.

А потом мы мчали по ночному городу. Ветер трепал мои волосы, в крови бурлил адреналин и алкоголь. Я посильнее вжалась в сиденье, а Ваня все яростнее давил на газ, крепко сжав мою ладонь. Так хорошо мне давно не было. Мне не хотелось возвращаться в унылую общагу, не хотелось входить в свою осточертевшую комнату и видеть там Марину, которая нагло увела у меня парня. На очередном светофоре Ваня вдруг повернулся в мою сторону и слегка притянул меня к себе. Он поцеловал меня своими мягкими и теплыми губами, и это было так приятно, что у меня закружилась голова. Его настойчивые губы спустились к шее, и я не сдержалась, издав томный вздох. Загорелся зеленый, и Ваня нехотя оторвал свои губы от меня, повернувшись к дороге. Он молчал. Я смотрела на его сосредоточенное лицо и трогала пылавшие от страсти губы. «Повтори еще, прошу», - молила я, когда мы приехали к общежитию.

В окнах почти везде горел свет. Здесь не привыкли спать ночью, предпочитая сну веселье и шумные алкогольные вечеринки. Мы одновременно вышли из машины, оказавшись вновь рядом. Ваня обнял меня крепко и нежно, прижимая к себе. Его руки сплелись за моей спиной, он зарылся лицом в мои волосы, вдыхая их аромат.

Не хочу тебя отпускать, - прошептал он, обдавая мою шею своим горячим дыханием.

И я тебя... Но мне пора, - сказала я.

Ваня отстранился, но ненадолго. Он обхватил мое лицо своими ладонями, прижимая его к своим губам. Наш поцелуй длился вечность – страстный, обжигающий. Я чувствовала, как пылают мои губы и щеки от его колючей щетины, но не смогла бы оторваться от него самостоятельно. Резкий выстрел где-то поблизости заставил меня вздрогнуть и посмотреть по сторонам.

Что это было? – испуганно спросила я.

Кажется, кто-то кинул петарду, - усмехнулся Ваня.

Я мягко освободилась из его теплых объятий и смущенно чмокнула в колючую щеку.

Увидимся еще, мне пора, - сказала я.