Ты не увидишь мужчину напротив, сжимающего руки так, будто его терзает тревога. А если ты его не увидишь, то и не помолишься за него. И хотя ты можешь думать, что на твои молитвы никто не отвечает, любая молитва – это шанс выскользнуть из собственного хаоса, чтобы попросить: пусть кто-то другой будет ошеломлен маленькой благодатью и радостью в этот день.
Если не обращать внимания, то упустишь этот короткий миг, когда поезд выныривает из-под земли перед стадионом «Янки», где можно увидеть начало самых изумительных закатов. Не заметишь, как солнечный свет ложится покрывалами на верхушки зданий. Желто-золотые покрывала. В тот же миг в твоем телефоне оживут все службы, и все сообщения, которые накопились за время пути по мертвым зонам, высветятся на экране. Но не смотри на них – смотри лучше на закат. Сообщения никуда не денутся, а ты увидишь то, о чем часто говорят люди старшего возраста, жалея, что в молодости не замечали этого чаще.
Она
Когда-то я много думала о рае. На что он похож? Как он пахнет? Долго он представлялся мне похожим на фильм «Титаник». Я смотрела его много раз и была убеждена, что всем нам предстоит этот момент на гигантской лестнице. Самая последняя сцена, когда Роза входит и стоит у подножия лестницы. Джек оборачивается – и выглядит точь-в-точь как тот Джек, в которого она влюбилась так давно, – и на его лице написана тысяча самых разных чувств: «Ты здесь. Ты наконец здесь. Я ждал тебя».
Мне эта сцена очень-очень долго казалась раем. Заметь, мне тогда было одиннадцать лет, и я хотела попасть в рай только потому, что там меня будет ждать Джек Доусон. Я думала, что, наверное, в этот момент на лестнице появится Бог и заберет меня в Свой огромный частный кинотеатр. Мы с Ним сядем, Он откинет спинку своего кресла и скажет что-то вроде: «Ну, как тебе эта поездка? Понравилась?»
Я надеялась, что смогу сообщить Ему добрые вести о людях, с которыми познакомилась, и о делах, которыми занималась. Это странное чувство иногда появляется у меня до сих пор – что я хочу вызвать у Бога чувство гордости. Я представляла себе, как Он держит большой райский пульт управления и указывает им на экран перед нами.
«Погляди-ка, – говорит Он. – Пора тебе узнать, какое воздействие – большое и малое – ты оказала тем, что была там и была человеком». Может быть, сделав большой глоток малинового коктейля и зачерпнув горсть масляного попкорна, Он скажет: «Твоя жизнь служила целям, которые ты даже не могла себе представить».
Я не знаю, что на самом деле происходит на небесах, есть ли в раю огромная лестница или кинотеатр, в котором можно увидеть все, на что ты повлияла, в своего рода приключенческом фильме типа «Столкновения». Зато я точно знаю, что именно так устроены наши истории: отпечатки, которые мы оставляем на ладонях других, обладают способностью переходить из рук в руки. Малейшие наши поступки, о которых мы забываем, могут помочь кому-то выжить и выстоять.
Я перестала сомневаться в таком воздействии, потому что вера в него – вера в чудеса среди грязи повседневности – дает тебе ощущение цели.И если там все-таки есть кинотеатр и Бог как экскурсовод по залам воспоминаний других людей, то я знаю, что Он, вероятно, уже коснулся женщины по имени Элен Берр. Он назвал ей мое имя и рассказал ей все о том дне, когда я ее встретила.
Это было во вторник. ООН организовала неделю памяти Холокоста, чтобы почтить память женщин, лишившихся жизни или боровшихся за нее из последних сил в 1933–1945 гг. На весь февраль главное фойе было превращено в мемориал жертв и выживших.
Ради этого дня я убрала все дела из своего расписания. Я торопилась увидеть преображение зала. Когда я приехала, там стояла тишина. Слышны были только шаги посетителей. Я стояла у главного входа и впитывала в себя тишину, пройдя под имитацией арки ворот Аушвица, на которой было написано
В центре холла были расположены рисунки-наброски неизвестного узника Аушвица. Я стояла сбоку и вдруг заметила, что стены покрывают какие-то надписи. Обрывки, которые, как мне показалось издалека, были частью какого-то дневника.