Если верить Хэрриоту…

Неприятность случилась во время процедуры пробы кобыл на охоту и жеребость. Я к тому времени уже успела постичь две вещи: во-первых, к лошади надо заходить уверенно, тогда она не успеет опомниться от твоей наглости и позволит делать все, что захочешь. И второе — часто повторяемые манипуляции можно отработать до автоматизма, и тогда ничто не сможет помешать.

Капель стояла в самом конце отделения, близко от входа, но зато далеко от манежа и коновязи. Чтобы провести ее, необходимо было обойти конюшню по периметру — долго и хлопотно. Тем более что лошади обычно шагают широко, не всякий за ними поспеет, а если ты прибавишь шагу и перейдешь на бег трусцой, редко какая из них не воспримет это как сигнал тоже пойти рысью. Дальнейшее обоюдное увеличение скорости может спровоцировать галоп.

В тот день я припозднилась с работой и, когда Капель благополучно прошла пробу на жеребость, решила провести ее коротким путем. То есть не в обход конюшен, а через них, по проходам. Я успела немного изучить их местоположение и знала, что дойти можно меньше чем за минуту.

Поэтому, когда мою кобылку отвязали, я, вместо того чтобы отправиться в путь по асфальту, повернулась и скрылась в недрах конюшни. Капель смирно следовала за мной. Она вообще была спокойной кобылкой.

Я все рассчитала: пятьдесят метров — и мы на месте. Но я не учла одного: те пятьдесят метров проходили по жеребятнику — отделению, где содержались производители. Все они были в свое время чемпионами породы, лишь немногие не являлись элитой. Но породистые и полукровные жеребцы видели кобыл от силы раз в месяц. А тут вдруг такой неожиданный сюрприз!

Справа и слева из-за решеток на нас с Капелью уставились горящие глаза. Жеребцы еще издалека учуяли кобылу, и с первых же шагов мы оказались в центре их внимания. Прекрасные животные, гордость породы, превратились от возбуждения в сущих демонов, и, косясь по сторонам, я впервые поняла, почему некоторых мужчин именуют «жеребцами». Да знаменитый Кинг-Конг по сравнению с ними — невинный ягненок! В полутьме конюшни казалось, что вокруг мечутся уродливые тени. Громоподобное ржание двух десятков коней росло по мере того, как мы шли по коридору. Жеребцы метались по денникам, бросались грудью на решетки, которые сотрясались от мощных толчков. Окажись хоть где-нибудь слабина, они бы разломали двери и вырвались наружу.

О том, что бы нас ждало с этом случае, мы не думали. Капель испуганно жалась ко мне, прижимая уши, и все порывалась прибавить шагу, чтобы поскорее миновать опасное место. Я сама еле переставляла ноги, хотя мне не меньше кобылки хотелось убраться отсюда.

Жеребцы еще ярились, сверкая налитыми кровью глазами, и едва не грызли решетки в тщетных попытках добраться до кобылы, когда мы покинули жеребятник. К концу пути занервничала и сама Капель и начала рваться с повода.

Но самое страшное было не это. У денника Капели меня ждала бригадирша, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

— Ты что наделала? — напустилась она на меня, перекрикивая еще не смолкший слитный рев возбужденных жеребцов, — исчезновение предмета их желаний они восприняли с еще большей яростью, чем его появление. — Ты что, совсем ничего не понимаешь? За каким… тебя туда понесло?

— Я хотела быстрее… — робко молвила я.

— Ни черта не понимаешь, а еще хочешь с лошадьми работать! — возмущенно фыркнула бригадирша. — Гнать таких надо! Ставь кобылу в денник живо!

Энергично сплюнув себе под ноги, она развернулась и ушла.

Глядя на ее широкую твердую спину, я понимала: это мой последний день работы на конюшне.

3

Но был и по-настоящему последний день — следующий.

Я еще с первого дня работы втихомолку недоумевала: лето практически наступило, стояли прекрасные теплые деньки конца мая, погода уже была совсем летней, даже жаркой, а кобылы с жеребятами продолжали торчать в душных и тесных конюшнях. Их выгоняли погулять в левады, но что за прогулка на вытоптанной сотнями лошадей площадке за загородкой! Там только малыши могли чувствовать некий комфорт — не обращая внимания на тесноту, они весело шныряли между кобылами, чаще в одиночку, но иногда и собираясь компаниями. Те, кто помладше, держались вблизи матерей, а самые старшие, родившиеся в марте или даже конце февраля, уже настолько освоились с миром, что обращали внимание на людей, подходивших к загону.

Кобылы с жеребятами гуляли с обеда до вечера. Когда конюхи уходили, дежурные скотники выгоняли их в левады, а мы, придя вечером, возвращали их назад. В конюшне раскрывали настежь все двери денников, отпирали леваду и гнали табун в конюшню. Как правило, привыкшие держаться вместе лошади сами находили дорогу назад и даже заходили каждая в свой денник. Жеребята следовали за ними как привязанные. Редко какой не в меру самостоятельный малыш сворачивал не в ту сторону — на этот случай мы заранее вставали живым коридором вдоль дороги и гнали ослушника к матери.