Если вы не бессмертны

— Как же не знать-то? Здесь, недалеко, на соседней улице… Вот только дома вы ее не застанете. Только мать ее алкоголичку, да она тоже ничего толком не расскажет. Нажралась уже с утра где-то… — Антонина Петровна мрачно усмехнулась. — Анечка как ушла во вторник, так до сих пор и не приходила. Я вот вчера и сегодня к Гальке-то ходила, а она говорит: «Моя тоже куда-то пропала». А куда — ей и дела нет. Что ей родная дочь, лишь бы водка была!

— Да… — вздохнула Инга. Антонина Петровна, а почему вы решили, что Аникшин входил в секту самоубийц?

— Ох, деточка!.. — весь вид пожилой женщины говорил о том, что журналистка задела ее самое больное место. Инга даже испугалась, не схватит ли сердце у Аниной бабушки. И дочь-медсестра, как назло, умотала в Грецию сидеть у постелей других стариков.

— Чего ж мы только натерпелись! — у Антонины Петровны даже затряслась голова, как у марионетки, которую кто-то дергает за шарниры. — Мы чуть с ума не сошли…

«Мы» — значит, дочь приезжала из Греции.

— Анечка наша… Ночью подруга ее, Марина, привела… — в слово «подруга» Антонина Петровна, казалось, вложила всю ненависть, что скопилась в ее душе. — Пьяную… А ведь всего шестнадцать лет девочке. И кровь течет, не прекращается… Что же нужно было делать с девочкой, чтобы так!.. Чтоб он провалился! Оля набирать «скорую», а Анечка вырвала трубку у нее из рук. Схватила нож и кричит: «Убью себя, если скорую вызовете!» Мы испугались, проплакали всю ночь… И утром от нее ничего добиться не смогли. Пошли к Марине. А она так спокойно говорит: «Не волнуйтесь. Анечка стала…» и слово какое-то сказала… просвещенной, что ли…

— Посвященной! — догадалась Инга.

— Да, деточка! Ты знаешь, что это значит? Может, это сектанты какие так себя называют?

— Аникшин так себя называл. Наверное, хотел сказать, что знает что-то, чего не знают остальные…

— Да уж… — грозно нахмурившись, покачала головой Антонина Петровна и, вздохнув, продолжила. — А потом Олечка выследила, как они вдвоем к Аникшину этому ходят, когда его жена на работе.

— Н-да… — в свою очередь вздохнула Инга.

— Олечка моя, конечно, чуть глаза ему не повыдирала. Да только не помогло это. Кто бы сказал мне, не поверила бы… Анечка наша два раза потом еще вены себе резала. Господи, грех-то какой… А Аникшину этому хоть бы что… Анечка наша сама не своя, исхудала, побледнела…

Антонина Петровна резко замолчала, выдохнул воздух, как спущенный воздушный шарик…

Инга тоже молчала.

— Может, все-таки чайку, — снова предложила женщина и, не дожидаясь ответа Инги, чиркнула спичкой.

Об Анечке Антонина Петровна больше не говорила, рассказала о том, как девочкой в войну попала в Германию. Отца, мать и двух сестер убило бомбой, упавшей прямо на их дом. А маленькую Тоню отбросило волной. Повезло и в Германии. Ей было только двенадцать. Малолетних сирот отправляли прямо в печь. Но какие-то добрые люди, бездетные русские крестьяне сказали, что Тоня — их дочь.

— Я вот как-то ночью подсчитала, — вкрадчиво поделилась пожилая женщина. — Только в войну четырнадцать раз могла умереть. Видно, Бог уберег…

Антонина Петровна проводила Ингу до калитки.

— Спасибо вам большое! Извините, что побеспокоила. Где, вы сказали, живут Горякины?

— Вон, дом, зеленый, видишь. Такой, как этот. Только у нас летом под окном тюльпаны, — Анина бабушка с гордостью показала взглядом на облетающие белые и розовые астры, повернулась к ним всем корпусом. — А у этой Гальки-алкоголички разве вырастет что? Ну с Богом! — перекрестила Ингу Антонина Петровна.

15

У дома Галины не росли астры. Даже палисадника не было.

Инга постучала в дверь, потом в окно (звонка здесь тоже не оказалось), и услышала голос, такой, какой и ожидала услышать. Хрипловатый, раздражительный. Именно такой называют «пропитый».

— Кто?

— Простите, Марина дома?

Дверь открыла женщина, которой в равной степени можно было дать как сорок, так и шестьдесят.

— Какая тебе Марина? Я знаю, где ее черти носят?

Как и предупреждала Антонина Петровна, Галина была изрядно пьяна.

— Ты ее подруга, что ли?

Инга ничего не ответила. Решив, по всей видимости, что молчание — знак согласия, Галина по-свойски прищурилась:

— Есть полтинник? В долг.

Догадаться, на что Галина потратит полтинник, можно было с одного взгляда… Видимо, она и сама это понимала.

— Вчера выпила с горя, — оправдывалась она. — Так я вообще редко пью. А сегодня башка раскалывается. Надо опохмелиться.

— Понятно… — вздохнула Инга. — Сейчас я схожу в магазин, а потом посидим, поговорим. Где здесь у вас поблизости магазин?

— Да вот же, виден отсюда! — обрадовалась Галина. — Пойдем, покажу, красавица!

В маленьком магазинчике «Продукты» Инга купила бутылку «Цезаря» и два лимона.

— Зачем нам лимоны? Лучше водки две бутылки! — пыталась протестовать Галина.

Водку заедали остывшей картошкой, каким-то чудом оказавшейся среди полного хаоса и запустения на кухне матери непутевой Марины.