Если завтра не наступит

Перед мысленным взором Тамары возникло улыбающееся лицо отца. Его сменил Женя Бондарь. А потом все заслонила мерзкая рожа полковника Тутахашвили, подергивающаяся от судорог страсти.

– Прости, папа, – пробормотала Тамара. – И ты прости меня, Женя. Я хотела, как лучше…

– Женя? Ага, так вы все-таки знакомы? – торжествующе вскричал Тутахашвили. Он уже положил трубку и теперь возвышался над своей жертвой, подбоченившись. – Я так и предполагал. Профессиональная интуиция.

– Профессиональная мерзопакостность… Подлец! Убийца!

Тамарин голос был тих, но заставил полковника отступить на шаг.

– Откуда ты знаешь русского шпиона? – спросил он. – Отвечай, дрянь. Или ты хочешь закончить, как твой папаша? В луже собственной мочи?

Ее сердце сжималось от тоски, но она старалась прислушиваться не к сердцу, а к голосу разума. Разум подсказывал играть в открытую. До поры до времени.

– Женя Бондарь – мой друг, – произнесла Тамара, с трудом поднимаясь на ноги.

– Русский шпион – твой друг? – прошипел Тутахашвили.

– Даже более того. Считайте, что он шпион, которого я любила. Шпион, которого я люблю.

– Ты понимаешь, что сейчас сказала? Отдаешь себе отчет?

– Понимаю, – кивнула Тамара. – Отдаю. А теперь прикажите отвести меня к отцу. – Ее глаза влажно заблестели. – Я останусь там.

Поразмыслив немного, Тутахашвили отрицательно качнул головой. Несмотря на все уважение к резиденту ЦРУ, ему вовсе не хотелось терять своих немногочисленных пока людей, бросая их на штурм дома, в котором засел Бондарь. Появись там мистер Кайт собственной персоной, фээсбэшник вышел бы к нему, подставившись под пули. Но хитрый американец предпочитал осторожничать. Почему же вместо него должны рисковать грузины?

– Ты поедешь со мной, – решил Тутахашвили. – Раз вы сумели поладить с русским шпионом, то твоя задача выманить его на открытое пространство.

– Чтобы его там убили? – тускло спросила Тамара.

– Ты лучше не задавай мне вопросов, дикая кошка. Ты лучше скажи, вы вместе откапывали могилу Гванидзе?

– Да. Вместе.

– За такие штучки полагается смертная казнь, – заявил Тутахашвили, прохаживаясь по кабинету. Остановившись перед портретом президента, он повторил с нескрываемым удовольствием: – Смертная казнь, без суда и следствия.

– Я готова, – молвила Тамара.

– Умереть во имя России?

Тутахашвили резко крутнулся на каблуках. Тамара ответила ему немигающим взглядом:

– Я готова ехать с вами, господин полковник.

– О! Начинаешь кое-что понимать!

– Да. Начинаю.

– Что ж, приятно слышать.

Если бы Тутахашвили перехватил взгляд Тамары, устремленный в его спину, когда он взялся звонить по телефону, вряд ли он нашел бы его приятным. Но полковник был слишком поглощен организацией похода, чтобы обращать внимание на поведение какой-то там женщины. Опозоренной женщины. Униженной, оскорбленной и доведенной до крайности.

Самого опасного врага, которого только можно себе представить.

Время собирать и разбрасывать камни

72

«Истинное мужество заключается в том, чтобы жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя. Ни то, ни другое не должно идти вразрез с честью, совестью и достоинством воина. Он не поступится ими даже перед лицом смерти».

«Вот тебе и кодекс бусидо, вот тебе и самураи, – размышлял Бондарь, взбираясь по крутой горной тропе, проложенной, судя по помету, дикими козами. – Как четко и лаконично сформулировали они идею, ради которой стоит жить и умирать. Не во имя удвоения ВВП, чьего-то процветания, чужих побед, выгод или амбиций. Не по приказу строгого начальства и не ради чьих-то прекрасных глаз. Для себя самого. Кто ты без чести, совести и достоинства? Амеба. Живность, плодящаяся и размножающаяся. Двоякодумающее. Парносопящее в две дырочки. Даже не травоядное или хищное. Всеядное. Типа бабуина под баобабом».

Подниматься было все труднее. Последнюю сигарету Бондарь выкурил примерно час назад, но отравленные никотином легкие напоминали о себе прерывистым дыханием. Кроме того, давал себя знать вещмешок, болтающийся за спиной. И даже относительно легкий пистолет за поясом.

Вскоре тропа исчезла, затерявшись среди нагромождения валунов. Продвигаться дальше приходилось почти вертикально, то и дело карабкаясь по шершавой скале. Один раз Бондарь невольно оглянулся на узкую ленту дороги, оставшуюся далеко внизу, и понял, что в следующий раз вряд ли справится с головокружением.

Жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя?

«Я бы добавил сюда еще один пункт, – подумал Бондарь, переводя дух на узком карнизе. – Не смей умирать, когда обязан выжить».