Если завтра в поход…

Буквально с первого дня действия пакта в Советском Союзе развернулась новая политико-идеологическая кампания, содержание которой было совершенно иным, чем предшествующей, имевшей антифашистскую направленность. Теперь следовало внедрить в общественное сознание, что СССР и нацистская Германия не являются противниками, а посему следует немедленно избавляться от всякого рода «фобий» в отношении Третьего рейха, его фюрера и самих немцев.

Уже 24 августа в передовой статье газеты «Правда» отмечалось, что различия в идеологии и политических системах государств, заключивших этот договор, не должны и не могут служить препятствием для установления добрососедских отношений между ними.

«Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов… – подчеркивалось в статье, – отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета».[307]

Спустя неделю, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР (31 августа 1939 г.), В.М. Молотов почти слово в слово повторил этот же тезис. Он прозрачно намекнул на необходимость свертывания антифашистской и антигерманской пропаганды, подчеркнув, что в СССР некоторые «близорукие люди» увлекались «упрощенной антифашистской агитацией».[308]

В выступлениях Молотова были «озвучены» основные указания по перестройке советской пропаганды, начавшейся после пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. Теперь следовало отказаться от прежних антифашистских установок и открытой пропагандистской кампании против нацистов.

Между тем сообщение о заключении пакта Риббентропа-Молотова вызвало настоящий шок в общественном сознании. Прежде всего появилась масса противоречивых оценок в среде личного состава Красной Армии. Годы антифашистской пропаганды не прошли для большинства красноармейцев и командиров даром, и в их высказываниях, зафиксированных органами НКВД, преимущественно содержалось отрицательное отношение к тому, что СССР пошел на сближение с нацистской Германией.

«Дружественные» излияния, делавшиеся от имени всего советского народа, вызывали раздражение и недоумение. На политзанятиях высказывалось сомнение: «Не противоречит ли договор [о ненападении] с Германией учению Ленина?».[309] Объявленная «дружба» с ней казалась необъяснимой и малопонятной. Нападение Германии на Польшу вызвало тревогу и критический настрой в отношении пакта от 23 августа 1939 г. Так, младший командир стрелковой роты Калининского военного округа Семенов считал, что «Советский Союз дал возможность начать вторую империалистическую войну. Если бы не заключили с Германией договора, она бы побоялась начинать войну с Польшей, а теперь Гитлер осуществляет свои планы».[310]

Среди представителей командного состава Красной Армии, причастных к пропагандистской деятельности, царило полное недоумение. Характерными были следующие признания: «…вообще не знаешь, что писать и как писать, нас раньше воспитывали в антифашистском духе, а сейчас наоборот», или: «Агитацию и пропаганду против фашизма нельзя проводить, т.к. наше правительство не видит никаких разногласий с фашизмом».

На вопрос «что писать и как писать» дал тогда исчерпывающий ответ сам Сталин. Он резко пресек попытки редколлегии газеты «Красная звезда» помещать информацию о Германии, отличавшуюся от новой официальной точки зрения, и в разговоре с Л.З. Мехлисом обязал немедленно прекратить публикацию материалов с критикой фашизма. Стало распространяться убеждение, что вообще «с Германией воевать не придется». С теми, кто придерживался противоположной точки зрения, проводилась разъяснительная работа, как требовали того ЦК ВКП(б) и ПУРККА, после чего последние «осознавали свои заблуждения».[311]

По словам британского журналиста А. Верта, после подписания пакта Риббентропа-Молотова «миллионы русских были просто шокированы случившимся». Ведь с момента прихода нацистов к власти Советский Союз находился «все время в авангарде антифашистской борьбы».[312] В то время, как подчеркивал В.И. Вернадский, происходило «большое скрытое брожение мысли в связи с резким противоречием между реальностью и официальным изложением положения». Расхождения «между этими двумя реальностями, всегда в государственной жизни существующие», резко увеличивались, выявляя сильный диссонанс.[313]

Люди собирались послушать агитаторов, рассуждая в то же время о недолговечности пакта о ненападении. Некоторые говорили вслух, что Германии нельзя доверять, а ее нападение на СССР в будущем неизбежно. По сообщению корреспондента американской газеты «Нью-Йорк таймс», в Москве был прекращен показ антинацистских фильмов «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм», а также киноленты «Александр Невский», а в Театре им. Вахтангова – спектакля по пьесе А. Толстого «Путь к победе» (о германской интервенции в годы Гражданской войны).[314]

Особенно болезненно восприняли известие о пакте Риббентропа-Молотова представители интеллигенции, воспитанные (и воспитывавших других) в антифашистском духе.