Если завтра в поход…

Несомненно, после инцидента у Майнилы рассчитывать на мирное урегулирование конфликта уже не приходилось. Всемерное раздувание его советской пропагандой происходило одновременно с сосредоточением для нападения на Финляндию четырех армий (7-й, 8-й, 9-й и 14-й). В преддверии «Зимней войны» преобладающими у советского руководства были шапкозакидательские настроения. Примечательно, что на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 27 ноября 1939 г. выяснилось, что руководство Наркомата обороны имеет смутное представление о характере укреплений, пересекавших Карельский перешеек, «линии Маннергейма», а члены Политбюро впервые услышали о наличии у личного состава финляндской армии автоматического стрелкового оружия….[421] Шапкозакидательские настроения присутствовали и среди командного состава Красной Армии. Некоторые командиры и политработники не желали внимательно изучать потенциального противника, избавляться от условностей в боевой подготовке. При этом они ссылались на… «указания высших инстанций».[422]

Сталин, его соратники, командный и политический состав РККА имели, вероятно, все основания для оптимизма. К началу боевых действий части Красной Армии, предназначенные для наступления, насчитывали около 450 тыс. чел., 2000 орудий, около 1000 самолетов, 2000 танков.[423] Им противостояла финляндская группировка численностью до 340 тыс. чел., имевшая на вооружении до 900 орудий, 270 самолетов и 60 танков.[424]

Официальные заявления В.М. Молотова, прозвучавшие в самый канун советского нападения на Финляндию, особенно те, что касались майнильского инцидента, соответствующим образом интерпретировались пропагандой. Так, ответная нота советского правительства, которая последовала вслед за попыткой Хельсинки отреагировать на обвинения Кремля в организации обстрела частей Красной Армии, «имела выраженный пропагандистский характер». И хотя в ней отмечалось, что СССР не намерен «раздувать этот возмутительный акт нападения», в прессе незамедлительно были опубликованы «отклики граждан», выраженные в антифинляндском духе. Заголовки, под которыми печатались эти материалы, хотя и не отличались особой оригинальностью, говорили сами за себя: «Наглая провокация финляндской военщины», «Поджигатели войны не уйдут от ответственности», «Дать по рукам зарвавшимся провокаторам», «Не потерпим провокаций», «Проучить провокаторов войны», «Сотрем в порошок провокаторов» и т.д. и т.п..[425]

В то же время органами НКВД отмечались и «нежелательные» отклики на официальные заявления В.М. Молотова, явно расходившиеся с теми установками, которые давались Кремлем по поводу «выстрелов у Майнилы». Майнильский и последовавшие за ним другие инциденты на границе, оценивались как результат подпольной деятельности финляндских коммунистов. Якобы они, действуя по указке из Москвы, и организовали провокацию. Согласно другой интерпретации событий, финляндскому офицеру (или командиру Красной Армии) было предложено за умеренную плату выстрелить по советской территории. Высказывалось предположение, что роковые выстрелы были сделаны агентами НКВД. Для наиболее проницательных людей не составляло труда понять: «выстрелы у Майнилы» использовались как предлог для вторжения на территорию соседней страны и ее завоевания.

Советская пропаганда буквально накануне перехода Красной Армией границы с Финляндией пыталась внедрить в общественное сознание уверенность в несокрушимости СССР и его Вооруженных Сил, которые готовы нанести мощный удар финляндским «провокаторам войны». Газеты пестрели заголовками: «Враг будет уничтожен», «В любую минуту готовы к бою», «Поджигатели войны будут биты», «Готовы разгромить врага на его же территории», «Ждем сигнала боевой тревоги» и т.д..[426]

После перехода частями Красной Армии советско-финляндской границы президент Финляндии К. Каллио на заседании Государственного совета объявил, что республика находится в состоянии войны.[427]

В сентябре 1939 г., начиная «освободительный поход» в Польшу, большевистское руководство умело использовало реальный факт оставления польским правительством своей столицы и перехода его на румынскую территорию. Он был взят на вооружение в советской пропаганде для обличения «незадачливых руководителей» Речи Посполитой и обоснования антипольской акции. Замышляя финскую кампанию, в Москве намеревались использовать подобного рода неблаговидный предлог с целью бросить тень теперь уже на правительство Финляндии. В.М. Молотов, принимая 4 декабря 1939 г. в Москве шведского посланника В. Винтера, безапелляционно заявил, что советская сторона не признает правительства, «покинувшего г. Хельсинки и направившегося в неизвестном направлении». В то же время глава советского внешнеполитического ведомства напомнил о подписании договора о дружбе и взаимопомощи между СССР и Народным Правительством Финляндской Демократической Республики (НПФДР), назвав его «надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией».[428]