Если живет Надежда (СИ)

— Да, может, и встретишься с ней. Пап, если бы у тебя было две руки, ты бы давно уже с ней встречался, ведь так?

— Не знаю. Если бы она захотела со мной встречаться, то, наверное, встречались бы. Бы мешает.

— Глупость твоя мешает и твоя низкая самооценка.

— Что ты там об отце говоришь?!

— Правду, папочка, правду! У тебя уже две папки ее портретов, я же вижу. Я сначала не хотела тебя никому отдавать, а теперь не знаю…

— Глупая ты еще, Наташка.

— Нет, я не глупая, может, наивная. Так ты поможешь с математикой Илье?

— Если есть необходимость…

========== Часть 15 ==========

— Надежда, неужели Вам не стыдно, вы зло и упорно не готовитесь к моим занятиям.

— Простите…

— А что-то еще кроме «простите» Я услышу?

— Если вы мне дадите час, я выучу и сдам.

— Хорошо, Вы останетесь в моем кабинете и будете учить. А я пока пройду в отделение, у меня там работа есть.

Она осталась в кабинете одна, с раскрытой книгой. Было жутко любопытно, потому стала разглядывать все, что находилось здесь. На его столе была брошена ручка — паркер. «А он любит роскошь», — подумалось ей. На полке стояла его фотография с пожилой женщиной, видимо, с матерью. На стене в рамках висели сертификаты о прохождении тех или иных специализаций и повышений квалификации.

Вообще молодой профессор Агеев был притчей во языцех. Все девочки, буквально все как одна старались ему понравиться. Он был молод для профессорского звания, достаточно хорош внешне, безумно обаятелен и умен. Все, кроме Нади. Она скептически относилась к романам, особенно с преподавателями, и в мединститут пошла учиться, а не отношения заводить. Сначала карьера.

К тому же она была обладателем скверного характера и достаточно никакой внешности. В этом она была уверена. Ей не доставало женской хитрости и кокетства. Она шла напролом. Говорила, что думает, да и думала именно то, что говорила, и ничего больше.

Единственная подруга осталась в областном центре, откуда сама Надя была родом. В общаге друзья не появились. Были приятели, сокурсники, но не друзья.

Проблема состояла в том, что в слово друг она вкладывала процесс обнажения души. Но не было никого, перед кем она могла бы открыться. Нет, букой и отшельником она тоже не была, просто душа оставалась закрытой.

Соседка по комнате в общежитии закрутила роман, и ее друг торчал у них денно и нощно. Надя не могла заниматься в их присутствии, а уйти было некуда. Не спать ночами у нее совсем не получалось, а тут пропедевтика внутренних болезней, спецпредмет, а уже два дня как книжку в руках не держала. Стыдно было, но плавать и сдавать от фонаря не могла.

Агеев вернулся больше чем через час. Задавал вопросы, она отвечала.

— Надежда Михайловна, мне за дополнительные часы, проведенные в вашем обществе, деньги не платят, так что Вы бы время у меня не воровали больше, не с мальчиками гулять надо, а учить.

— Я не гуляю с мальчиками. Простите, пожалуйста.

— А с кем гуляешь? С девочками? — он резко перешел на ты.

— Так получилось, не выучила.

Он долго говорил об ответственности, о моральном облике будущего врача, о том, сколько сил нужно вкладывать в учебу. Говорил долго, упиваясь собственной речью и своей значимостью.

Но на следующий день она снова не выучила…

— Надежда, останьтесь.

Она осталась, все вышли из кабинета.

— Это вызов мне? Вы прекрасно можете заниматься, где живете?

— В общежитии.

— Проблемы с соседкой?

— Можно и так сказать.

— Понятно, придется вмешаться.

— К чему все это? Она не нарушает режим, все законно до одиннадцати. Не надо вмешиваться, я звонила родителям, они обещали снять комнату.

— Хорошо. Я в отделение, а ты можешь заниматься здесь.

Вот так все началось. Она радовалась, ей очень удобно было учить в его кабинете, и никто не мешал. Он работал тихо, ее не трогал. Только на следующий день предложил чай с пирожными, а еще через день повел в кафе — просто пообедать.

А Надежда не понимала, что происходит, ловила его взгляды на лекциях и на занятиях, а потом ревновала, когда он улыбался не ей.

Он часто улыбался не ей, вернее ей почти совсем не улыбался. А ее задевало, очень, до безумия задевало.

Она никак не понимала его линию поведения. Он позволял ей приходить к нему после занятий, позволял спокойно учить, потом долго беседовал с ней, провожал до общежития. Вернее не совсем до общежития, а так, чтобы никто не заметил, что он ее провожает. Но она этого не понимала.

Надя начала говорить как он и мыслить как он, он стал воздухом, которым она дышала, последней инстанцией, истиной, и другой быть не могло.

Ее жизнь замкнулась на Владе и ее миром стал он.

На приручение Нади у него ушло меньше месяца. Сначала это был лишь спортивный интерес — влюбить в себя строптивую девчонку, но потом Влад понял, насколько сам заинтересован ею. Она не была пустоголовой красоткой как обычно. Она интриговала его своей сущностью. Вот так он и попал в собственные, им самим расставленные сети для простушки Нади, как ему казалось вначале.

Он прекратил начинавшиеся отношения с аспиранткой кафедры нервных болезней, на которой, собственно говоря, и работал, а пропедевтика была так, подработкой.