Если жизнь мне крылья перебьет...

В институте он порывался ей написать, у него даже хранилась пара неотправленных писем... Потом... потом как-то все завертелось: работа, карьера, женитьба, развод...

– Когда последний раз вы делали обезболивающую инъекцию? – порывисто спросил Садовский.

– Четыре часа назад.

– Я забираю ее в Москву, срочно! – неожиданно для себя почти прокричал врач.

– Но...

– Всю ответственность, в том числе и транспортировку, я беру на себя.

– Простите, я не могу...

– Не вздумайте мне помешать! – отрезал Роман Викторович.

– Я поеду с мамой! – прошептал у них за спинами детский голос. Мужчины обернулись, на Садовского смотрел худенький чернявый мальчишка большими, полными решимости серыми глазенками. – Я поеду с мамой! – твердо повторил он.

– А отец? – вырвалось у Романа.

– У нас нет отца, – по-взрослому произнес мальчик.

– Времени собираться нет, кого тебе нужно предупредить?

– Я позвоню соседке.

– Договорились, – крепко, как взрослому, пожав руку, ответил Садовский. – Тебя как зовут-то?

– Ян.

– Роман.

Круглолицый доктор наблюдал за происходящей картиной с приоткрытым ртом.

– Вот что, Петр Семенович! Вы готовьте все необходимые документы, а я предупрежу своих коллег, чтобы прислали машину и подготовились к операции.

– Только под вашу ответственность, а мальчик...

– Мальчик поедет со мной, поживет у меня, все будет хорошо, – уже больше обращаясь к Яну, чем к местному доктору, проговорил Роман Викторович.

В карете «скорой помощи» Мария очнулась, за руку ее держал Ян, а рядом с сыном сидел мужчина и внимательно смотрел на нее добрыми бездонно-голубыми глазами. Где-то она видела эти глаза... она силилась вспомнить, но опять забылась. А тем временем Садовский разговаривал с сыном Марии:

– Ян, скажи, давно твоя мама себя плохо чувствует?

– Не знаю, наверное, когда ее уволили с работы... Она вообще-то очень много курила, я ей пробовал запретить, но разве она меня послушается?

Роман Викторович невольно улыбнулся, ему все больше и больше начинал нравиться этот не по-детски серьезный парнишка.

– А где работала твоя мама?

– На телевидении.

«Конечно, как я сразу не догадался? Ведь Маша мечтала о карьере журналиста еще со школы. Что же должно было произойти у нее в жизни, чтобы в таком возрасте возник этот страшнейший диагноз? Не может быть, чтобы причина была только в работе. Ах да, мальчик еще говорил, что они живут без отца. Как можно было бросить своего ребенка?!»

– А вы мамин знакомый? – Ян прервал размышления Садовского.

– Понимаешь, как тебе объяснить? – На минуту Роман Викторович замялся, а потом вдруг рассказал все этому сероглазому мальчугану: про то, как впервые увидел его мать, про то дурацкое недоразумение, произошедшее накануне новогоднего вечера, про смерть своих родителей. Ян внимательно слушал его, ловя каждое слово.

– Вы сможете спасти маму? – с надеждой тихо спросил он.

– Я буду стараться изо всех сил, мы спасем ее, вот увидишь! – Садовский крепко сжал руку мальчика.

– Я вам верю! Она обязательно должна жить. – В глазах ребенка стояли слезы. – Она у меня очень хорошая и добрая, просто она запуталась, понимаете?

– Конечно, малыш, конечно, понимаю! – Роман глубоко вздохнул. – Но мы с тобой должны верить, что все будет хорошо!

Всю дорогу они не отрываясь смотрели на бледную спящую женщину. Каждый из них про себя и по-своему молился Всевышнему о ее спасении.

Никогда еще коллеги Садовского не видели своего шефа в таком напряженном состоянии. И все, начиная от медсестры и заканчивая Федором Ивановичем, понимали, что это самая главная и важная операция в жизни их знаменитого кардиохирурга. Уже двенадцать часов бригада врачей колдовала над сердцем Марии. В операционной стояла звенящая тишина, и только редкие отрывистые команды Романа Викторовича иногда нарушали ее. Садовский совсем не чувствовал усталости, он находился вне времени...

«Вы сможете спасти маму?» Эти слова вновь и вновь звенели в голове у доктора. Он должен, он сможет... Движения хирурга были напряжены до предела, но сохраняли максимальную точность.