Эссенция пустоты

К счастью, Рэна ещё не заметили, поэтому ему удалось тихо уйти в сторонку. Он уже собирался лечь спать, но тут нечто странное привлекло его внимание. Вполоборота к нему, у собственного маленького костерка, сидел Колт. Глаза закрыты, руки сложены в молитвенном жесте, губы беспрестанно шевелятся.

И только теперь пуэри вспомнил, где видел этого человека.

Ошибки быть не могло, Рэн тут же решительно направился к «путешественнику».

Не дожидаясь, пока мужчина закончит молитву, охотник сел напротив и сказал:

— Без сутаны тебя не узнать.

Колт мгновенно открыл глаза и ожёг молодого пуэри пристальным взглядом. Молчаливый поединок продолжался какое-то время, но закончился ничьей — ни один из них так и не отвёл взгляда.

— И что теперь? — тихо спросил мужчина. — Убьёшь меня?

Такого вопроса Рэн не ожидал.

— Убью? Зачем?

Настала очередь Колта удивляться.

— Так значит, ты не наёмник Церкви?

Рэн покачал головой и ответил:

— Я просто узнал человека, что заставил людей сжечь собственного Мессию. Я здесь не для того, чтобы тебя убить. Но мне чрезвычайно интересно, что двигало тобой. И как ты оказался здесь.

— И зачем тебе это?

— Я страшно любопытный.

Назвавшийся Колтом епископ сел удобнее.

— Ты, наверное, как и остальные на той площади, ненавидишь меня?

— Скорее презираю, — немного подумав, ответил Рэн.

— Значит, твой гнев не так уж слеп, — мужчина вздохнул. — Но окажись я на месте Сарколы, ты бы не стал сожалеть. Так ведь?

— Разве это важно?

— Это важно, — с нажимом произнёс Колт. — Ибо каждому деянию в противовес должно совершаться другое, уравновешивающее деяние. Так творится справедливость. Но справедливо ли ненавидеть того, кто уже расплачивается за свои деяния?

— Нет никакой справедливости, — сказал Рэн, усмехнувшись. — Её придумали люди, чтобы иметь законную причину вершить месть и ненавидеть. Нет никаких уравновешивающих друг друга поступков. Если ты совершил зло, кто-то рано или поздно совершит зло в отместку и скажет, что это «справедливо». Так что сделал тебе Саркола? Неужели он был столь плохим человеком по-твоему, раз заслуживал такого воздаяния?

— Никто в Церкви не считал его плохим человеком, — покачал головой епископ. — У меня не было к нему личных счётов. Но его идея была настолько огнеопасной, что грозила развалом всей Церкви.

— И поэтому нужно было его сжечь заживо? — пуэри поднял бровь.

— Разве ты не знаешь, что такое Церковь для народа? — печально усмехнулся Колт. — Видимо, ты пришёл издалека, раз не понимаешь, как она работает. Она служит оплотом, опорой, но только до тех пор, пока едина.

— Примерно представляю, о чём ты.

— Тогда представь, что Сарколе было дано предостаточно шансов одуматься. Он отринул их все. Слишком верил своему наитию. Слишком хотел воплотить идею в жизнь. Мы никогда не узнаем, на самом ли деле с ним говорили Боги, или же он только убедил себя в этом. Но что касается меня — нет, я не верю, что Создатели способны бы внушить своему слуге такую крамольную мысль, как «Божественное Царство».

При слове «Создатели» Рэна передёрнуло, но он решил не поправлять человека, свято убеждённого в том, что всё вокруг было создано его богами.

— Даже если так, то способ вы выбрали явно не самый простой.

— Таково наказание для еретиков, кем он и являлся.

— Фальшивое нападение на дворец тоже было частью этого наказания?

Колт тяжело посмотрел на собеседника и снова вздохнул.

— У меня была своя церковь в Нейрате, — сказал он и прикрыл глаза. — Обычная церковь, с самыми обычными прихожанами. Разве что эти прихожане очень любили мои проповеди. Благодаря этому меня и посвятили в сан епископа. Когда Прокуратору стало ясно, что Сарколу не склонить к традиционному учению, он отдал приказ: разоблачить еретика и предать его очищению огнём. Инквизиция для такого дела не годилась. Тем не менее, какая-то подготовка к публичному разоблачению явно велась. Нападение на дворец — это идея короля, я почти уверен. Ему нужно было сохранить свою власть и свести к минимуму революционные настроения. Всё, что требовалось Церкви — человек с хорошими ораторскими способностями. Я вызвался сам, поскольку являюсь приверженцем традиционализма. Я прибыл в Энтолф и вызвал Сарколу на публичный спор. Он отказался. На следующий же день я вышел на площадь. Ты был там. Ты слышал меня. Я говорил то, что должен был сказать, что от меня требовал мой долг и моя вера. Я верил и продолжаю верить в свои слова. Они шли от сердца. Без этого мне бы не поверили все те люди.

— Ты запугал их.

— Я открыл им глаза на происходящее. Я показал им, как мыслит истинный явороверец.

— Твоя речь слишком напомнила мне метод кнута и пряника.

— Это ораторское искусство. Умение говорить. Я лишь научил тех людей правильно думать.

— Я где-то читал, что учить других думать по определённому образу и подобию — это преступление.

— Пусть так, — со смирением кивнул епископ. — Но тогда его совершает любой говорящий с трибуны, в том числе и Саркола. Просто я оказался убедительнее его. Сначала.

От Рэна не ускользнула нотка печали, проскользнувшая в голосе мужчины.

— Сначала?