Эссенция пустоты

Король ненадолго замолк, по-прежнему не отрывая взгляда от вида за окном. А когда он снова заговорил, я вдруг понял, почему он так каменно спокоен.

— То, что не стареет, противно природе. Её суть в круговороте. В перерождении. А мы вдруг стали замечать, что наши морщины разглаживаются, а тела становятся похожими одно на другое. Раньше мы были разными и жили несколько сотен лет, а потом вдруг стали вечно молодыми и… похожими друг на друга. Нас принято считать красивыми. Вы, люди, никогда ничего не понимали в истинной красоте. Именно поэтому появилась приставка «эль». Мы поняли, что мы больше не фолиэри. Однако и в кого мы превратились, тоже никто сказать не мог.

Мелиар повернулся ко мне:

— А потом появились вы и сократили эль’фолиэри до простого «эльф». Мы были не против. Нам стало всё равно. Мы считали, что пережили величайшую катастрофу своего вида. Однако чего у вас не отнять, так это умения преподносить сюрпризы. Вы быстро показали нам, что мы ошибались. Когда замкнули мир. Тогда всё сошло с ума, и мы снова изменились.

Я громко сглотнул и решил, что лучше будет слушать и помалкивать. Удивительно, но Отражение тоже не спешило сыпать обыкновенными для себя комментариями.

— Вот почему ты видел так мало взрослых эльфов и совсем не видел эльфов-детей. После замыкания мира мы больше не можем размножаться. Наши женщины, родительницы, бесплодны. У них больше нет величайшего во Вселенной дара — дара создания новой жизни. От связи мужчины-эльфа с женщиной другой расы рождаются только полукровки, не имеющие связи с Сущим. Они могут жить долго, но в остальном они как… люди. Мы впали в отчаяние. Ввязывались в войны, чтобы сохранить то немногое, что у нас осталось. Вот только вечная молодость — это не бессмертие, а потому мы постепенно гибли. На войне ли, в мире ли — не важно. Когда-то в Мире жили сотни тысяч фолиэри. Теперь я король двухсот шестидесяти восьми эльфов.

Мелиар вздохнул.

— А теперь ты хочешь, чтобы мы, последние ошмётки некогда многочисленного народа, изуродованные, вымирающие, сражались за всеобщее благо. Эти шрамы, — он указал на свою шею, — это не украшения. Каждый шрам — это двенадцать прожитых мной лет. Именно столько длились циклы перерождения природы, которые всем естеством чувствовали истинные фолиэри. Я лично наношу их каждому своему сородичу. Только так мы можем чувствовать то, что навсегда утратили. Боль от шрамирования… она напоминает нам о том, что мы всё ещё живые.

— И ты уверен, что вы уже не сможете стать такими, как прежде?

Король грустно улыбнулся.

— Природа продолжает меняться. Она не повернёт назад, её развитие идёт только в одном направлении — вперёд. И нам в ней места уже нет.

Я осмотрелся по сторонам и подумал, что если природе чужды эльфы, то для человечества и вовсе нет хороших новостей.

— Стало быть, вы хотите спокойно тут умереть?

Этот вопрос тоже не застал Мелиара врасплох. Он снова сел у окна.

— Нам наплевать. Мы уже давно существуем по привычке. Просто самоубийство ещё более противно природе, чем вечная жизнь.

— А естественный отбор разве не является законом природы? — дёрнул я за последнюю ниточку. — Разве выживает не тот, кто пытается выжить любой ценой?

— Так думают люди, — ответил король. — И именно потому, что вы так думаете, сейчас вам грозит вымирание. Зверь никогда не станет выживать любой ценой. Он чувствует границы выживания.

Эльф замолчал и сделал вид, что в комнате больше никого нет.

— Кажется, разговор зашёл в тупик, — резюмировало Отражение.

Как ни печально, кривляка был прав. Всё, что я уяснил — ни один эльф не окажет мне содействия.

Я развернулся и направился к выходу.

— Самое главное забыл, — напомнил мне двойник.

Мысленно чертыхнувшись, я крутанулся на каблуках.

— Может быть, ты не откажешься поделиться со мной хотя бы знанием. Раз уж ты живёшь так давно, то должен был слышать о некоей аномалии в Эфире. Я ищу её.

— На что она похожа? — без особого интереса спросил эльф.

— Углубление в пространстве. Такое место, в котором можно проникнуть глубже в Эфир. И чтобы там могло что-то храниться.

— Я знал такое место, — кивнул Мелиар. — Но теперь там всё превратилось в месиво энергетических потоков.

— Где?

— На вершине самого высокого пика Хребта Бурь. Аномалия исчезла, когда мир замкнулся. Как раз после этого там и начались те самые бури. Больше таких аномалий я в Нирионе не встречал, — он помолчал. — А теперь, если я удовлетворил твоё любопытство, оставь нас в покое.

Эльф отвернулся.

Я ещё раз посмотрел на стройную фигуру, сидящую у окна. Именно так должно выглядеть отчаяние. Оно годами, сотнями лет сидит и смотрит в одну точку, не двигаясь с места, словно растение на подоконнике… Оно молодо телом, полно сил, но внутри у него пусто, как у дерева с дуплом. Оно ничего не хочет и боится, что его заставят чего-то хотеть.

— Спасибо, — сказал я тихо.

И ушёл.

— Куда теперь? — спросило Отражение, когда мы покидали город.

— На Хребет Бурь, конечно же.

— Он же сказал, что там уже ничего нет.

— Он мог ошибиться.

Ночь заполнила Лотор криками.