Катенька была не без таланта. Не совсем то есть бездарная, но и недостаточно одаренная – ей отвесили способностей ровно столько, чтобы плодить вирши к школьным праздникам или заливать газетные подвалы проблемными статьями. И то и другое получается у таких людей на ура, а для всего остального нужно иное. Здесь требуется то, что было у Евгении, то, что, смел думать Владимир, есть у него самого. То, без чего не спасет самая прекрасная техника, самый острый глаз, самый отточенный язычок. То, что делает писателя – писателем, а не просто лауреатом литературных премий. То самое, за что Владимир особенно любил Евгению – и от чего отказался теперь из ревности и страха разоблачения.
– Мило, но не думаю, что это надо печатать, – сказал Владимир, возвращая цветную макулатуру Катеньке.
Она вспыхнула, разорвала неловко первый лист, потом, всхлипывая, второй. Так маленькая девочка неохотно рвет тетрадку для домашних работ, надеясь до последнего, что мама ее остановит.Владимир не останавливал Катеньку – зачарованный, он смотрел, как его вторая героиня ревет и рвет листы.
Часть третья
Сейчас я сварю тебе такой супчик, который ты будешь помнить до конца своих дней!
Глава двадцать первая,
Правила, по которым жизнедействует и плодоносит телевизионный канал «Есть!», много лет никто не трогал. И если вы полагаете, что телевидение должно меняться, как журналы мод, – от сезона к сезону, то вы просто не понимаете, что такое телевидение. Журналы мод, кстати, тоже не так переменчивы, как им хотелось бы казаться, – даже самые противные из глянцевых обозревательниц, ежемесячно призывающие нас выбросить то, что советовали купить в предыдущем номере, сами тайно прикапывают платьица из позапрошлогодних коллекций. Да что там журналы – жизнь вообще мало меняется, что бы ни думали о себе люди. Мы то ходим, то бегаем по кругу – а как мы при этом выглядим, на самом деле значения не имеет. Популярная телеведущая Геня Гималаева сразу всем сердцем приняла установленные на канале «Есть!» правила, и если она пыталась оспорить какое-нибудь не самое симпатичное положение, то делала это лишь в самом крайнем случае.
Если бы я писала не кулинарную книгу воспоминаний, думает Геня, а роман, то начала бы очередную главу именно такими словами. Или такими:
П.Н. не любил менять установленные порядки – ему, как ребенку, было важно знать, что основные столбы и вехи его жизни неприкосновенны. Он даже со старой одеждой расставался мучительно, как с живым человеком, – к досаде модницы Берты Петровны, годами ходил в одном и том же синем свитерке и несолидных джинсах. Все, что имело отношение к личности П.Н., все становилось ему родным, и оторвать от себя любимую авторучку, престарелый телевизор или выцветшую от частых моек тарелку было для него так же тяжело, как уволить старого и преданного сотрудника.
Правила телеканала «Есть!» не менялись по той же причине – однажды прозвучавшие в душе П.Н., как огненные буквы на стене, они навек воплотились в виде складной легенды, переходящей из уст в уста от главного режиссера к скромной уборщице.Дод Колымажский, тяготевший в силу молодости к внеклассной деятельности, набрал в один прекрасный день эти правила готическим шрифтом и вывесил на дверце холодильника главной кухни-студии.