Соланж попятилась от рабочей поверхности кухонного стола, рядом с которым стояла после прихода Кэти.
– Рози, ты?.. – начала она, а затем, после секундной паузы, продолжила: – Зачем ты лгала полиции, милая?
– Затем, – ответила Рози, – что наш разговор с Тео – это не их дело. Она его вышвырнула,
– Как это понимать, Рози?
– Думаю, речь идет о браке ее сестры и о ее разрыве с мужем, – сказал Нката.
– Это правда? – спросила Соланж дочь.
– Она с ним порвала, – сказала Рози. – Он был ей не нужен, и в конечном счете он тоже с этим покончил, покончил с ней. Я бы никогда его не отвергла. Он знал это раньше, знает и теперь. Теперь мы вместе, и она не могла этого вынести. Ей он был не нужен, но и мне она его не хотела отдать. Однако теперь это уже не имеет значения – слишком поздно.
Соланж выдвинула стул из-под кухонного стола и села. Нката остался на месте; он стоял, прислонившись к плите из нержавеющей стали и скрестив руки на груди. Рози стянула свой халат на горле.
– Я первой его полюбила,
– Тебе было шесть лет, Рози, – сказала Соланж. – Все бросились в воду, чтобы тебе помочь. Росс добрался до тебя первым. Вот и всё.
– Нет! Это был Росс. Мы были предназначены друг для друга, я и он. А потом между нами встала Тео, хотя она его даже не любила. Она его никогда не любила, а он израсходовал на нее всю свою любовь. Но потом все кончилось, я была с ним, и она не могла этого вынести. Она его никогда не любила, но не хотела, чтобы его любила я. Однако было уже поздно, и она не могла остановить то, что мы хотели, Росс и я. Я могу делать то, чего она не может и никогда не могла, чего она в любом случае не хотела делать.
Нката перевел взгляд с Рози на Соланж, потом снова на Рози.
– Чего не хотела делать Тео? – спросила Соланж.
Девушка посмотрела на Нкату – вероятно оценивая его возможную реакцию на свои слова.
– Я тебе скажу, но мы планировали позже, после всего этого, после того, как Тео… Все так запуталось! Мы собирались сказать тебе. Мы с Россом. Мы с Россом, тебе и
– Вы пришли к Тео, чтобы сказать, что у вас с Россом будет ребенок? – спросил Нката.
– Да. Именно за этим. – Рози тряхнула головой – жест, который можно увидеть в телевизионных драмах. Скорее для внешнего эффекта, чем для чего-то другого. – Рано или поздно она все равно узнала бы, что мы с Россом вместе. Мы были вместе несколько месяцев. Он был мне нужен. Я была нужна ему. Я давала ему ребенка, которого он хотел от нее.
Нката увидел, что Соланж закрыла глаза. Она не изменила позы, только подняла правую руку ко лбу.
– Рози, – прошептала она.
– Что? – взвилась Рози. – Мы с Россом дарим тебе внука, которого ты хотела, и не нужно лгать, что ты не хочешь внуков, потому что я знаю, что это неправда. Родители Росса тоже хотят, и они будут без ума от радости, когда мы им расскажем.
– Что ты ей сказала? – спросила Соланж, убрав руку со лба.
–
– Она хотела ребенка! – воскликнула Соланж. – Они пробовали много раз, но ее изуродовали. Ее изуродовали почти тридцать лет назад.
Рози удивленно посмотрела на мать. Потом перевела взгляд на Нкату. Его лицо оставалось бесстрастным.
– Что значит «изуродовали»?
Соланж заплакала. Попыталась что-то сказать, не смогла, вскочила и выбежала из комнаты.
Рози повернулась к Нкате.
– Что она имела в виду?
Он не видел смысла держать ее в неведении.
– Вашу сестру сильно изуродовали еще до вашего рождения. В Нигерии.
– Что значит «сильно изуродовали»?
– Ей сделали обрезание. Называйте как хотите. Варварски. Думаю, они, – он кивком указал на дверь, имея в виду родителей, – не хотели вам говорить. Или она не хотела, чтобы вы знали.
Рози с усилием сглотнула. Губы у нее пересохли.
– Вы лжете, – сказала она. – Полиция всегда так делает. Лжет людям, чтобы они рассказали то, о чем не хотят говорить.
– Вовсе нет, – ответил Нката. – Возможно, в кино, но не в реальной жизни. И в данном случае лгать нет нужды.
– Но Росс ничего не говорил. Он должен был сказать. Должен был мне сказать…
– Может, не хотел впутывать вас в личные дела… Я хочу сказать, в его отношения с вашей сестрой. Может, он знал, что она не хочет вам говорить. И уважал ее желания.