– Нельзя требовать от них, чтобы они всем рассказывали, что с ними произошло, сержант. Зачастую они даже со мной не желают об этом говорить. Просто хотят снова стать нормальными – по меньшей мере в той степени, в какой это возможно. Но они редко рассказывают,
– Всё в порядке, – успокоила ее Барбара. – Тут есть от чего разволноваться. Тео Бонтемпи не говорила вам, что она полицейский и что работает в группе противодействия женскому обрезанию?
– Нет.
– Что она коп или что занимается женским обрезанием?
– Ни то ни другое. Думаете, поэтому на нее напали?
– Возможно. Ее группа делает упор в основном на просвещение этнических сообществ, а за это на копов, как правило, не нападают. Но, по нашей информации, Тео пыталась не ограничиваться одним просвещением. Она обнаружила место на севере Лондона, где делают женское обрезание, и добилась его закрытия. По нашему мнению, ей могли за это отомстить.
– Тогда вы, наверное, знаете о нигерийских знахарках. Они прячутся по всему Лондону. Если одна из них…
Послышался стук в дверь, и хирург пригласила заполнявшую анкету женщину, Фаузию, войти; взяла у нее планшет с заполненными бумагами и сказала:
– Смотровая прямо напротив. Разденьтесь ниже пояса. Там есть простыня, чтобы прикрыться. Я приду через несколько минут.
– Итак, вы осмотрели Тео, – продолжила Барбара, когда женщина вышла, – убедились, что восстановительная хирургия возможна, и сказали ей об этом, правильно?
– Совершенно верно. Сразу же, как только закончила осмотр.
– Она обрадовалась?
– Я не слишком хорошо разбираюсь в человеческих эмоциях. Но могу сказать, что большинство пациенток испытывают скорее облегчение, чем радость. А потом, как правило, погружаются в размышления. Думаю, в человеческой природе – не питать слишком больших надежд.
– Поэтому вы ей позвонили? У нас есть ее мобильный.
– Я всегда звоню пациенткам через день или два после осмотра, чтобы узнать, есть ли у них вопросы.
– В памяти телефона записаны четыре ваших звонка.
– Правда? Значит, так и было, хотя я не могу утверждать, что мы разговаривали четыре раза… – Она перевела взгляд на распечатки на стене. – Должно быть, у нее возникли вопросы. Как и у большинства женщин.
– Как часто вам приходится разговаривать с пациентками больше одного раза?
– Часто. Я звоню, говорю с ними столько, сколько требуется, чтобы их успокоить.
Барбара записала все это в блокнот и наконец задала последний вопрос:
– Вы можете мне еще что-то рассказать?
Доктор Уэзеролл сдвинула брови. Они были иссиня-черными и прямыми, как черта под словом в тексте.
– Разве что… это пришло мне в голову, когда я читала ее карту… Тео выглядела встревоженной.
– Вы имеете в виду процедуру, через которую ей предстояло пройти? Все стадии процесса, когда она ляжет под нож?
– Послушайте, я не могу гарантировать, что помню все в точности, но, мне кажется, это было связано с самой операцией в принципе. Она была встревоженной с самого начала, а не только после того, как я сообщила ей о возможности реконструкции.
– Кто-то на нее давил? Делать операцию или не делать?
– Не могу вам сказать – Тео мне точно этого не говорила. Но если она никому не сказала о визите ко мне, то у нее могла быть причина для тревоги – она не хотела напрасно обнадеживать партнера. – Внезапно на столе у доктора Уэзеролл зазвонил телефон, резко и отрывисто. Барбара ждала, когда хирург возьмет трубку, но та позволила телефону переключиться на автоответчик. – Должно быть, вы считаете женское обрезание одной из причин ее смерти?
– В данный момент мы рассматриваем все версии. Чем в конечном итоге закончилось дело?
– Она решилась на операцию.
– Вы назначили дату?
– Нет. Судя по моим записям, она обещала позвонить, как только сможет освободиться на работе.
– В тот момент – я имею в виду ваш разговор, когда она сказала, что решилась на операцию, – она уже с кем-то поделилась, что собирается на восстановительную хирургию?
Доктор Уэзеролл с виноватым видом покачала головой.
– Честное слово, не знаю. Возможно. Больше мне нечего сказать.