Есть что скрывать

– В файле, который я для вас распечатала, есть фотографии. Вы увидите, до какой степени ее изуродовали. При таких сильных повреждениях главный вопрос – остались ли под рубцовой тканью нервные окончания. Если да, я могу восстановить клитор.

– А если окончаний не осталось?

– Это не делает операцию более сложной. Но изменяет результат. В данной ситуации я могу восстановить тело женщины, но не могу вернуть ей удовольствие от секса – только избавить от боли.

– Зачем женщина будет настаивать на реконструкции, если у нее удалены и нервы?

Доктор Уэзеролл отодвинулась от стола и положила руки на подлокотники рабочего кресла.

– По нескольким причинам. Во-первых, это нормально – по крайней мере, некое приближение к нормальности. Во-вторых, избавление от инфекций и, как я уже сказала, от боли во время соития. Но женщина не сможет испытать оргазм. То есть удовольствие она получит только от физической близости с половым партнером.

– А как обстояли дела у Тео?

Доктор Уэзеролл указала на экран компьютера.

– Вы увидите это в моих записях. Осмотрев ее, я сделала вывод о возможности реконструкции. Но в ее случае, как и во всех остальных, надежду на восстановление чувствительности я могу дать только после удаления рубцовой ткани.

– Вы все это ей объяснили?

– Да, конечно. Как всегда после осмотра.

– И что она решила?

– Что касается восстановительной хирургии, у меня записано, что ей нужно время на размышления.

– В файле это есть, да?

– Конечно. Но я не записала все остальное, что обычно говорю пациенткам: если она решится на операцию, ей нужно найти кого-то, кто будет ее сопровождать. И пусть позвонит, если решится.

– Она позвонила?

– Не сразу. Я решила, что она передумала, такое часто бывает. Иногда все разумные доводы побеждает страх. Иногда о намерении жены узнает муж и запрещает ей операцию, опасаясь, что результатом станут супружеские измены. А иногда вмешивается отец. Или даже мать.

– А иногда они умирают.

– Я не потеряла ни одного пациента, сержант.

– Извините. Я имела в виду Тео Бонтемпи, которая умерла раньше, чем успела что-то предпринять.

– Когда она умерла?

Барбара назвала число – 31 июля – и сочла возможным сообщить некоторые подробности.

– Ее ударили по голове. Она впала в кому и так из нее и не вышла.

– Думаете, кто-то, кто не хотел, чтобы она делала операцию, кто-то, кому она рассказала, кто-то… не знаю… кто не мог пережить, что она может стать нормальной?

– В данный момент мы изучаем все возможные варианты, – сказала Барбара. – Тео не намекала, кто мог бы сопровождать ее, согласись она на операцию?

– Нет. Но тут нет ничего необычного. Она просто пришла на осмотр.

– Думаете, она могла кому-то рассказать о визите к вам? Она кого-нибудь упоминала?

– Не помню, чтобы она мне говорила об этом. Возможно, держала свой визит в тайне. Такое часто бывает.

– Почему?

– Представьте, что чувствуют эти женщины. Почти все они замужем. И обращаются ко мне потому, что слышали, чем я занимаюсь. Они приходят сюда в надежде, что их семейная жизнь станет счастливее.

– Мне это кажется естественным.

– Конечно. Но подумайте, что происходит у них в душе. Сначала они лелеют надежду, а после осмотра узнают, что я могу восстановить их тело, избавить от боли, хронических инфекций и других проблем, но больше ничего не гарантирую. Возможно, мне не удастся восстановить их чувствительность.

– И все-таки я не понимаю, почему они не хотят ничего рассказывать мужьям или партнерам.

– Думаю, одно дело – лелеять надежду, а потом переживать крушение этой надежды в одиночестве, и совсем другое – поделиться этой надеждой с партнером, а потом мириться с его разочарованием.

Барбара задумалась над ее словами. А также о том, что Тео Бонтемпи рассталась с мужем, и поэтому у нее были веские причины ничего ему не говорить, особенно с учетом того, что он – по его же словам – пытался лечить ее душу, а не только тело. Как бы он отреагировал, узнав, что ее случай безнадежен? Или, если уж на то пошло, как бы он отреагировал на саму операцию?

– Думаю, это логично, – сказала она хирургу.