Софи хотела пойти с ним, но Тани не позволил. Неизвестно, что он обнаружит, вернувшись в свою квартиру. Он
Но едва он протянул руку к двери, как его тихо окликнула миссис Дельфино, жившая несколькими этажами выше; по ее
– Ты пришел за мамой, да? – спросила она. А когда он кивнул, сказала: – Она уехала из Мейвилл-Эстейт с черным мужчиной, очень высоким.
Миссис Дельфино возвращалась с рынка на Ридли-роуд, когда увидела их, сообщила она Тани. Но шли они не из квартиры Банколе. По мнению миссис Дельфино, они шли из какого-то другого здания в этом квартале. Она выглядела очень плохо, сказала миссис Дельфино, но через секунду поправила себя:
– Она выглядела очень плохо, да? Как будто ее кто-то побил, а черный мужчина помогал ей идти. Она опиралась на его
– Как он выглядел, этот парень? – спросил Тани.
– Очень высокий, – повторила она. – Черный. В костюме. А его лицо… Я запомнила… а на лице у него был… такой большой шрам с одной стороны. Кто-то порезал его ножом…
Тани хватило и этих подробностей. Коп, который уже приходил сюда. Он поблагодарил миссис Дельфино, а она потрепала его по щеке.
– Ты хороший мальчик, любишь свою маму… Все будет хорошо, когда любишь маму.
Тани хотелось в это верить, но он дошел до состояния, когда стал думать, что любовь ни к чему хорошему не приводит. Он вызвал лифт и поехал вниз, в свою квартиру. Дверь оказала не заперта. Тани распахнул ее и оглядел открывшуюся перед ним картину.
После его ухода по квартире словно прошелся ураган, разгромивший кухню и столовую. Похоже, там не осталось ни одной целой тарелки или стакана. Плита была покрыта вмятинами. Чугунная сковорода, которой были сделаны эти вмятины, валялась на полу. На разбросанных кастрюлях и сковородках лежали листы, вырванные из кулинарных книг матери.
В гостиной экран телевизора был расколот, перед ним на боку валялся маленький столик. Две лампы сломаны, три тюрбана разорваны в клочья. Посреди всего этого хаоса Тани увидел мобильный телефон матери. Он поднял его и сунул в карман.
Тани думал, что знает, где лежат паспорта, потому что отец держал запертую несгораемую шкатулку под кроватью, на которой спали они с Монифой. Рядом с запертой шкатулкой лежало несколько пластиковых коробок с теплой одеждой Монифы. Тани решил, что заберет коробки вместе с паспортами, чтобы у матери – когда он наконец ее найдет – не было желания возвращаться в Мейвилл-Эстейт.
Но картина, которую он увидел, открыв дверь спальни, заставила его поменять планы. На кровати лежал Абео. Полностью одетый. Он спал и при этом храпел.
При виде отца Тани захотелось тут же убежать. Но он пересилил себя. Он устал бояться этого человека. Поэтому подошел к кровати, встал на колени и нащупал под кроватью шкатулку со вставленным в замок ключом.
Не отрывая взгляда от лица Абео, Тани медленно вытащил шкатулку, повернул ключ и стал перебирать ее содержимое – так быстро и тихо, как только мог. Внутри он нашел свидетельства о рождении, какие-то бумаги, касающиеся бакалейной и мясной лавок, счета за квартиру Ларк в Пембери-Эстейт и эту квартиру в Мейвилл-Эстейт, старые фотографии. Паспортов и семейных денег не было.
Тани почувствовал, как откуда-то изнутри него поднимается волна ярости. Он встал и посмотрел на спящего отца. И вдруг понял, что всегда ненавидел Абео Банколе. Просто не позволял себе признаться в этой ненависти.
Тани поднял несгораемую шкатулку, подошел к отцу и высыпал на него содержимое. Абео вздрогнул и проснулся. Он сразу же увидел Тани, но его, похоже, не беспокоило присутствие сына.
– Что ты с ними сделал, долбаный ублюдок? – прорычал Тани.
Губы Абео медленно разошлись в улыбке.
– Я узнал, что ее зовут Софи Франклин. Мне сказали, что она английская шлюха.
– Где паспорта?
– Сток-Ньюингтон, так мне сказали. Я узнал ее имя, а остальное было нетрудно, Тани, особенно когда кто-то не соблюдает осторожность.
– Что ты можешь с ней сделать? Или с ее семьей? С ее мамой, отцом, сестрой, братьями? Неужели ты думаешь, что кто-то из них будет стоять с отрытым ртом и смотреть, как ты пытаешься их запугать? И не мечтай, Па.
Абео смахнул с себя документы.
– Нужно было оставить тебя в Нигерии, – сказал он. – Когда я тебя увидел, то сразу понял, что ты не мой сын.