Есть что вспомнить. Записки следователя прокуратуры

Согласно неписанному кодексу этики ложь, а тем более прямой обман для следователя был недопустим. Сейчас ложь стала для следственных и прокурорских работников почти повседневностью, и не только не порицается старшими по должности, но и получает одобрение. Такие выводы позволяет делать моя почти сорокалетняя практика в уголовной юстиции, а пять лет оценка следствия входила в мои прямые обязанности.

Следствие не признавалось ключевым подразделением, финансировалось по остаточному принципу. Не отличалось совершенством и законодательство. О кризисе следствия я, будучи следователем, неоднократно писал в журнале «Законность»: «Гражданин, столкнувшись с нашей юстицией, впредь зарекается обращаться к ней за защитой своих прав, а от перспективы оказаться свидетелем со всех ног бросается прочь, крича «чур меня». О каком «высочайшем» профессионализме может идти речь, если 60% следователей прокуратуры Саратовской области имеют стаж работы менее трёх лет? Всерьез никого не интересует столь странное омоложение (точнее непрофессионализм) следственного аппарата. Следователи при первой же возможности уходят на другую работу. Остаются либо энтузиасты, получающие удовлетворение от реальной борьбы с реальными преступниками; либо работники, привычно тянущие врезавшуюся лямку и не решающиеся переменить место работы; либо посредственность, отбывающая службу и уверенная в том, что останется при должности, не взирая на результаты работы – ведь заменить их некем.

Следствие остается крайне громоздким и превращается в образец волокиты даже по несложным делам. При наличии бесспорных доказательств оно утопает в проведении массы, как правило, бесплодных и дублирующих полученные показания очных ставок, назначенных без необходимости экспертиз.

Расследование дополнительных и второстепенных эпизодов получило наименование «работа на корзину», так как оно практически не влияет на размер наказания. С учетом повышенной общественной опасности и распространенности групповых, много эпизодных преступлений, необходимо ограничить принцип сложения наказаний, установив условием его применения наличие исключительных смягчающих обстоятельств.

Почему при отсутствии средств на создание единого следственного комитета создается ещё один ведомственный и столь же непрофессиональный следственный аппарат налоговой

полиции? Почему лжесвидетельство – серьезнейшее и ныне повседневное преступление против правосудия – практически ненаказуемо? Почему предварительное следствие при очевидности преступления и задержании на месте лица, его совершившего, у нас тянется месяцами? Почему потерпевшего и свидетеля вызывают на следствие и суд многократно, порою до десяти раз, а даже часть издержек компенсируется лишь в единичных случаях? Почему потерпевшие и обвиняемые ждут вынесения приговора годами, а решения в части возмещения ущерба на деле оказываются пустой формальностью? Без коренного изменения уголовного процесса с его чудовищно громоздким предварительным следствием и анахроничным институтом доследования, без изменения уголовного законодательства, с его псевдо-гуманным принципом полного поглощения и без того далеко не всегда соизмеримых преступлению наказаний, без создания единого централизованного и профессионального следствия – все это останется бесплодными, вызывающими раздражение пожеланиями» – (научно-практический журнал Генеральной прокуратуры РФ «Законность» №10—1992 год – «Помогут ли новые законы?», №5—1994 год – «Еще раз о кризисе следствия», №6—1995 год – «Почему ухудшается качество следствия?», «Российская газета» от 18.04.1996 год – «О чем спорим, господа?»). Столь объемное цитирование вызвано тем, что многие поставленные в те годы вопросы по-прежнему актуальны. За активное сотрудничество с редакцией по проблемным вопросам прокурорской и следственной практики я был поощрен Генеральным прокурором Российской Федерации.