Есть кто живой?

Переступив порог этой комнаты, я тотчас разозлился на себя за то, что послушался Нину Васильевну, и на саму Нину Васильевну, которая, как мне тогда показалось, сильно преувеличивает заботу обо мне. Мало того что я каждую субботу несколько часов вновь буду проводить в ее кабинете в обществе, называющем себя «Драмкружок» (там я хотя бы чувствую себя в своей шкуре вполне свободно), так теперь еще должен находиться среди бесконечных колбочек и стекляшек, с которыми меня связывает только страх расколоть их все разом одним неловким движением.

Роберт пришел раньше меня. Сразу видно, что он здесь далеко не в первый раз. Он по-хозяйски подкрутил штатив и перешел к следующему шедевру инженерной мысли, название и предназначение которого я не знал.

– Магнитная мешалка, – с улыбкой пояснил он.

– А-а… – Что еще я мог сказать?

– Применяется для растворения труднорастворимых веществ.

– Круть!

– Познакомились, ребята? – В комнату наконец вошел Андрей Михайлович Синицын, своим появлением покончивший с повисшей было паузой.

– Роберт. – Парень протянул мне свою руку.

Его рукопожатие заставило меня впервые внимательно посмотреть на него. Чем-то отличалось оно от того, как здоровались мои знакомые пацаны. Одни сжимали твою ладонь слишком сильно, трясли ее, словно встряхивали градусник, демонстративно показывая свое несуществующее преимущество; другие – такие, как Антон, – жали лениво и вяло, будто их утомляет этот дурацкий ритуальный жест. Не знаю, каким образом, но приветствие Роберта сработало как разрядник и моментально сняло мое недавно возникшее напряжение.

Мы с ним одного роста – чуть выше среднего, правда он намного стройнее меня. Если он и занимался спортом, то никак не борьбой. Возможно, легкая атлетика или, скорее, акробатика, поскольку в его движениях чувствовалась не только природная, но и поставленная гибкость. Внешность – девчонки бы, наверное, нашли его симпатичным и описали гораздо лучше. Все, что я смог отметить, – смуглая кожа, темные волосы и большие карие глаза.

– Максим, – представился я в ответ.

– Отлично. Ну, Роби, все проверил? – поинтересовался наш учитель.

– Ага-а… – протянул тот со знанием дела. – Роторный испаритель, правда, опять отконтактился.

– Прости, Макс, испарять лягушек сегодня не получится! – ухмыльнулся Синицын. – Я должен проверить свои догадки относительно того, кто приложил к этому руку, а точнее, если я правильно думаю, – лапу. – Он покрутил в руках отлетевший провод и вдруг заорал на всю комнату: – Панглосс!

С верхней полки, находящейся над моей головой, рухнуло что-то черное, бесформенное и, судя по звуку, очень тяжелое. После того как оно с великой неохотой поднялось на свои четыре лапы, я разглядел в нем очертания кота.

– Панглосс, на прошлой неделе, пользуясь моей благосклонностью, ты вымолил последнее предупреждение. И что же, опять за старое? Я уверен, что когда-нибудь ты перегрызешь правильный провод и самостоятельно приготовишь ужин к моему возвращению в виде жареного себя!

Роберт рассмеялся. Я бы тоже хохотал при виде явно сконфуженного своим падением кота, но сейчас мое внимание занимало другое.

– Вы назвали его Панглосс? – спросил я Андрея Михайловича.

– Так точно. Тебе нравится это имя?

– Да, ему ужасно идет. Думаю, он даже чем-то похож на своего литературного тезку.

Я не собирался умничать, просто когда читаешь определенную книгу, она становится как бы частью твоей реальности, и ты начинаешь говорить о ней, как о чем-то привычном и знакомом. Я прочел вольтеровского «Кандида» сравнительно недавно, поэтому отчетливо помнил описываемые события и имена героев. Выбирал я это произведение, что называется, «пальцем в небо». В списке рекомендуемых к прочтению книг оно шло под номером девять. Девять – число моего рождения. И поскольку на тот период у меня не было определенных предпочтений, я остановился на Вольтере. Правда, в какой-то момент я готов был забросить его, но сейчас был доволен, что прочел до конца.

– Ты читал Вольтера? – удивленно спросил учитель.

– Вы, кажется, тоже, – смутился я.

Он улыбнулся:

– Да, но не в шестнадцать лет. Какие сложности с моим предметом могут быть у парня, читающего Вольтера, как я полагаю, по собственному желанию? Скажи, Нина Васильевна не стояла с пистолетом у твоего виска, пока ты одолевал это произведение? Я знаю: она тот еще тиран!

– Я благоразумно не сообщал ей об этом подвиге. Что касается вашего предмета, в повести, к сожалению, не учат испарять лягушек. По крайней мере, не описывают сам процесс.

Синицын, улыбаясь, подмигнул Роберту. Тот посмотрел на меня, и я больше не чувствовал себя двоечником-изгоем: я полностью подчинился той атмосфере, которая возникает обычно между старыми приятелями, – атмосфере абсолютного взаимопонимания.