Есть ли будущее у капитализма?

Пусть мы расходимся в оценке порой существенных аспектов нашего прогноза, в совокупности наше видение проблем все же дает достаточно цельную картину. Все мы исходим из результатов исследований в области макроисторической социологии. Наша научная дисциплина занимается сравнительным изучением структур социальной власти и противоречий по поводу власти в прошлом и настоящем. Такой взгляд на историю и общество возник на пересечении марксистской и веберианской традиций. Мы в достаточной мере согласны друг с другом в понимании того, как устроены капитализм, государства, военная геополитика и идеологии; мы признаем и стремимся аналитически выявить многомерность причин, движущих историю. Наши расхождения относятся в основном к проблемам пересечения и взаимообусловленности различных порядков причинности (каузальности). Может ли какой-то отдельный динамический сектор причин (обычно называются экономика, война или идеология) достичь силы, способной превзойти и даже подавить значение всех прочих источников причин? Всегда ли многопричинный мир дает нам высокий уровень непредсказуемости? Может ли некая всеобъемлющая перспектива выявить систему более высокого порядка, охватывающую собой все области причинности и способную соединить все в единую большую историческую модель? Или мир в принципе непредсказуем, потому что непредсказуемо причудливое пересечение причин различного типа (от культуры до экономики) и разного порядка (от структурной предопределенности до полных случайностей)? Впрочем, подобного рода разногласия насчет возможности предвидения будущего мира вовсе не исключают возможности совместно оценить, что происходит сегодня.

Заключительная глава поэтому делится на две не совсем равные части. При помощи теорий макросоциологии мы даем наше собственное понимание текущего периода, который сейчас обычно связывают с глобализацией. Затем речь пойдет об общественных науках, которые, также по нашему общему мнению, сегодня находятся большей частью в тупике. Но основным побуждением написать эту книгу и ее последнюю совместную главу была наша общая надежда, что общественные науки могут преодолеть схоластические тупики, применяя свой ныне немалый потенциал к анализу крупных проблем, встающих перед человечеством в ближайшем будущем. Иначе говоря, мы обозначим здесь то, что представляется нам более реалистической картиной мира, и будем как можно более внятно рассуждать о нем. Наше заключение не только о разногласиях, которые вы уже и так могли оценить в индивидуальных главах. Последняя глава есть скорее наши попытка и призыв посмотреть реальности в лицо.

Откуда возникло наше «сегодня»

Великая рецессия (пока еще) Запада знаменует окончание средней по длительности исторической фазы, которая началась лет сорок назад, в кризисные 1970-е. Уже этот период стал временем большой путаницы. Свидетельством тому множение броских, но маловразумительных терминов для обозначения самого периода недавней истории: «неолиберальный», «постиндустриальный», «постфордистский», «постмодернистский», «постсоветский», «постконсюмеристский», «постхолодной войны» и т. д. С конца 1980-х годов термин «глобализация» стал наиболее модным общим описанием текущей мировой ситуации. Глобализацию представляют как главную историческую причину наших дней, хотя в действительности это геоэкономические последствия кризиса 1970-х, вызвавшего переразмещение мировых производственных процессов — проще говоря, того, что стало называться аутсорсингом на периферию. Трудности с подбором названия для нашей смутной эпохи связаны с тем, что текущая фаза в длительной исторической траектории капитализма лишена положительной качественной новизны. Принципиально нового не возникло, но исчезло кое-что из прежде важнейших двигателей нашего мира. Даже появление Интернета, как показывает Рэндалл Коллинз, скорее лишь воскресило старые дилеммы замещения машинами человеческого труда и источников заработка. Главной характеристикой периода от 1970-х до 2000-х годов было не возникновение неких новых сил и порождаемых ими причин, но, скорее, исчезновение старых. Мы имеем в виду прежде всего ослабление, перерождение и исчезновение всех трех «старых левых» течений: социал-демократов и либерал-реформистов в «первом мире», т. е. в государствах западного центра; коммунистических революционных диктатур во «втором мире», т. е. в государствах, осуществлявших догоняющее индустриальное развитие; и национал-популистских движений в «третьем мире».